Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Во рту пересохло. Если бы не стиснутые, затёкшие от стояния столбом колени, то я б точно прямиком вылетела, сбежала отсюда, развернувшись на точёных (и адски натирающих) высоких каблучищах. Ну, вот вам и ещё одно озарение: не так ли и повстречались мои почтенные родители, на очередном арамерийском балу. Как статься, может, в этой же самой зале. Не довелось ли и матушке стоять здесь, на этих самых ступенях, лицом к лицу перед скопищем придворных, ненавидящих её и страшащихся одной лишь матушкиной улыбки?

А она… она бы улыбнулась ответно.

Быть посему; я сосредочила взгляд где-то поверх бурлящих внизу голов. Растянув губы в улыбке, приподняла ладонь, взлетевшую в воздух любезно-царственным жестом, — и возненавидя в ответ их лицемерную изнанку, кроющуюся за маской учтивости. Страх потихоньку отступал, так что спуститься по ступенькам удалось легко и без запинки, не боясь заодно выглядеть неотелившейся коровой.

Будучи на полпути вниз, я бросила взгляд на происходящее в зале: Декарта восседал на возвышении против входа. Каким-то чудом сюда удалось доволочь его громадное каменное седалище, «кресло-которое-не-есть-трон», прямиком из палаты для аудиенций. Теряясь в тёмных глубинах каменных объятий, бесцветные дедовы глаза выжидающе следили за мной.

Я коротко склонила голову. Он сощурился, не мигая. Завтра , подумала я. Завтра.

Толпа вкруг меня сходилась и расходилась, подобно чавкающим челюстям.

Я пробивала себе дорогу, минуя льстивые стайки подхалимов, кои в бессмысленной попытке выслужиться чуть ли не зайцем забегали вперёд, затевая светские толки; и прочий, куда более честный, народец, попросту одаривавший меня стылыми или ядовито-сардоническими небрежными кивками. В конечном счёте, я-таки протащилась туда, где толпа наконец проредела (по счастливой случайности как раз близ стола с подкрепляющими силы закусками). Подхватив у служителя бокал с вином, взахлёб осушила его до дна, потянулась за другим и вдруг краем глаза заметила сбоку арку застеклённых дверей. Взмолившись про себя: пусть только те окажутся не декоративными, а с крутящейся ручкой, — подойдя ближе, с радостью нашла, что ведут створки не куда-нибудь, а как раз наружу, в широкий внутренний дворик, патио, где уже успела скопиться горстка гостей, насладиться и, так сказать, напитаться, тёплым (подогретым не без помощи магии) ночным воздухом. Кое-кто многозначительно перешёптывался, завидев меня, проходящую рядом, но большинство увлечённо погрязло в собственных мелких делишках, секретах, соблазнах (и соблазнениях), словом, всем таким, чем обычно занимаются в укромных тёмных уголках на подобного рода сборищах. Я остановилась, лишь потому что перед носом выросли поручни перил, — и тратя долгие минуты, усердно приостанавливая дрожь, коя сотрясала запястье, чтоб наконец допить захваченный с собою бокал.

Помощь пришла со спины: протянувшаяся сзади рука легла на пальцы, удерживая неподвижно дребезжащее стекло. Впрочем, не доставило труда догадаться, кто мой неожиданный спаситель, ещё даже прежде, чем спину ожгло давно ведомым мне студёным спойкойствием.

— Им выпало сломать вас предстоящей ночью, — произнёс Владыка Ночи. Дыхание его доносилось из-за спины, вороша волосы, щекоча ухо, покалывая кожу тысячью мелких иголочек, — и будорожа тело полудюжиной восхитительных воспоминаний. Я прикрыла глаза ресницами, полная безмолвной признательности за бесхитростность желания. Вожделения.

— И они весьма преуспели в этом, — ответила негромко.

— Нет. Благодаря Киннет, сделавшей вас сильнее. — Падший забрал у меня из рук бокал, поднимая куда-то, подальше от глаз моих, словно намереваясь допить вино сам. Потом развернулся лицом, вместе с бокалом. Вино, бывшее белым — выдержанное настолько, что казалось неправдобно светлым, едва ли не бесцветным, и отдававшее цветочным привкусом, — теперь разило алым, почти багрово-кровавым, что в балконном освещении казалось и вовсе чёрным. Даже когда я подняла бокал повыше, к ночному небу, искры звёзд, пробивающихся сквозь призму насыщенной багровой темени, тускло брезжили через стекло слабыми проблесками. В порядке опыта я потянула вино крошечными глотками и затрепетала, стоило языку окунуться во вкус. Сладкий, но с какой-то смутной, едва ли не металлической горечью, и вдобавок — солоноватой, как у слёз, кислинкой.

— И нам самим, тоже придавшим вам силы, — добавил Ньяхдох. Тихо шепча мне в макушку (одна из рук, проскользнувши за спину, обхватила талию, притягивая тело к его груди). Я только согласно расслабилась, доверяясь объятию.