Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Тесно обнимая друг друга, мы смеялись до упаду, валяясь вповалку на полу, Сиех и я; так он и отгремел, подойдя к концу, последний день моей жизни.

Я вернулась в свои комнаты в одиночестве, где-то за час до наступления сумерек. Войдя внутрь, обнаружила, что большое кресло по-прежнему было занято устроившимся там Нахьей (словно он так и просидел там целый день, недвижимый; хотя поднос, брошеный на прикроватную тумбочку, опустел). Он приподнялся, стоило мне переступить порог; подозреваю, что смутившись, захваченный мною врасплох, или, по меньшей мере, не выйдя ещё из своих мечтательных грёз.

— Ступайте куда вздумаете, до конца дня, — сказала ему. — Я намереваюсь недолго побыть одной.

Без малейшего спора, он мигом очутился на ногах. На кровати лежало платье — длинное, церемонное облачение, превосходного кроя, за вычетом расцветки. Грязновато-серой. А рядом — туфли и прочие дамские безделушки в тон ткани.

— Это приволокли слуги, — сказал Ньяхдох. — Чтобы вы красовались в них сегодня вечером.

— Моя благодарность — им и вам.

Не глядя, он прошёл мимо к выходу. До меня донеслось, как замерли на пороге шаги. Застыл он там или нет? Может, разворачиваясь назад. Может, приоткрыв рот и готовясь заговорить. Нет, одно только безмолвное молчание. А мгновением позже — двойной щелчок дверью.

Искупавшись, я напялила на себя заготовленное платье и уселась напротив окон. Оставалось лишь ждать. Ждать.

Передо мной… подо мной вились мои земли.

Сторожевые башни, бороздящие горный перевал — и кишащие врагами. Даррийские отряды — полегшие там, изничтоженные до последней живой души. Боровшиеся до последнего, что есть мочи, храбро и отважно. Тяжко. Хоть узкая расщелина прохода и легла им на руку; но, на конец, защитников было ничтожно мало, врагов же — тьмы и тьмы. И Дарре продержались, настолько, что успели возгореться пожары сигнальных огней, осветив небо и подав голос: Враг на подходе.

Второй линией обороны простёрлись непроглядные заросли лесов. Великое множество атак захлебнулось здесь: умерщвлённые змеиной отравой, подкошенные хворобой, загнанные удушливым захватом цепких лиан, плетьям коих не было скончания. Народ мой никогда не брезговал бить исподтишка, хитрить и пользовать каждый случай, дабы нанести урон. Не гнушаясь рассеять по чащобе наших мудрейших, лесных ворожей, коим ведомо было, как искусно бить из засады и тотчас скрываться, и отходить обратно в джунгли, точно крадущиеся пантеры.

Но времена менялись, и на сей раз враг явился не один, а с оружием. Особенным оружием. Скриптором. Неслыханное, невиданное всем Крайним Севером зрелище; ибо магия амнов — презренная и малодушная уловка по нашим варварским меркам. Для тех же, кто вздумает отважиться на подобную трусость, заполучить наёмников из числа скрипторов, хоронящихся под рукой Амн, — чересчур роскошное удовольствие. Но, разумеется, не для самих Арамери.

(Глупая, недалёкая девчонка. У меня же полным-полно денег. Что мешало мне отправить на защиту Дарра своего скриптора? Но, раз уж пошло на то, я по-прежнему та же грязная маленькая дикарка; мне и в голову не придёт подобное бесчестие; а теперь уже слишком поздно.)

Скриптор, почти ровесник Вирейна, чертит печати сигилов на бумаге и облепляет ими несколько деревьев, а после отступает назад. Столп раскалённого добела пламени выжигает сквозь заросли противоестественно прямую прогалину. И шквал этот несётся, вперёд и вперёд, на многие мили вперёд, под самые створы каменных стен Эрребейи, разнося их вдребезги. Хитро; охвати они огнём все леса целиком, и пожару полыхать бы долгие-долгие месяцы. Здесь же — лишь узкая тропа. Когдя пламя довершает свою работу, скриптор бросает вдогонок ещё пару словес божественного наречия, и огонь унимается окончательно, улегаясь пеплом и пылью. Путь свободен, не беря в расчёт раздроблённые обуглившиеся стволы, торчащие тут и там, да перегораживающие дорогу выгоревшие до неузнаваемости останки зверей и птиц. До Эрребейи — рукой подать; достичь её сроку — не более дня.

Какое-то шевеление на опушке. Кто-то выживший бредёт, слепо оступаясь на каждом шагу, едва не теряя сознания от удушливого дыма. Мудрейшая? Нет, быть того не может, мужчина… мальчик , подросток, почти ребёнок, слишком юный, чтобы произвести на свет дочерей. Откуда ему здесь взяться? Мы ни разу не отправляли подобных мальчишек на убой. Знание сходит в разум, отчётливо отражаясь в зрачках: народ мой доведён до отчаяния. До последней черты. Даже дети должны сражаться, дабы дать нам возможность выжить.