Н. Джеймисин: Сто тысяч Королевств

Оно не изменилось ни на йоту. Лицо Декарты Арамери, имею ввиду. Я не смогла счесть его.

— За моего наследника, внучка. Сегодня я оглашу твоё имя.

Молчание. Такое же тяжкое, как и каменное кресло деда, вросшее в пол.

Шутка, подумала я, но никто не засмеялся. Это и заставило увериться окончательно: лица придворных, повергнутые в ужас и шок; вид, с коим они уставились на своего господина и повелителя. Все они, кроме одного, поименованного Вирейном. Этот смотрел на меня .

Что ж, с провозглашённой ожидался какой-нибудь, но ответ.

— У вас уже есть наследники, — сказала я.

— Чересчур прямо, — сухо константировал Вирейн, — ей следовало бы быть чуточку учтивее.

Мимо. Декарта и глазом не повёл, словно не замечая чужих слов. Он обратился ко мне, подтверждая:

— Верно. Имеются ещё двое претендентов. Мои племянник и племянница. Скаймина и Релад. Твои двоюродные кузены.

Разумеется, я слыхала о них. Да и кто не слыхал. Слухи то и дело провозглашали наследника… или наследницу, перетасовывая парочку местами. Но кто же?.. — сказать наверняка… если бы, как же.

Мне и в голову и не приходило, что я могу оказаться на их месте.

— Если мне дозволено советовать, дедушка, — начала осторожно (сколь возможна какая-то там осторожность в беседах подобного толка), — то смею предполагать, что уже двое — и то чересчур много.

Это всё глаза. Они старили Декарту, намного , надолго старили. Но последнее поняла я излишне позже. Понятия не имею, каков был изначальный цвет этих жестоких глаз; возраст обесцветил их, затянув белесой дымкой. Глаза, в коих отражалась вся тяжесть, прожитых им лет. Разве что, кроме счастья. Для него в этой паре вперившихся в меня светочей места уже не оставалось.

— И впрямь, — согласился он. — Но, полагаю, порядком хватит для занятного состязания.

— Не понимаю вас, дедушка.

Он приподнял руку, в слабом, но изящном… некогда изящном жесте, а теперь, по большему счёту, попросту слабом .

— Всё просто. Всё очень просто. Я назвал три имени. Цели же добьётся лишь один. А касаемо остальных, либо они перебьют друга, либо кончат жизнь от руки победителя. Кто выживёт, а кто умрёт… — Неопределённое пожатие плечами. — …дело твоё.

Я не та, что прежде. Они сотворили это со мной: вторглись мне в душу, сломали меня, вырвали мне сердце. Я уже и не знаю больше, кто я есть.

Но я вспомню. Должна вспомнить.

Люди, мои люди, болтают разное о ночи моего рождения. Говорят, матушка что есть сил сводила ноги во время родов, лишь бы не допустить дитя в этот мир. Боролась, мол, что есть мочи. Но я, само собой, пробилась на свет; природа взяла своё. И всё же, что удивительного в её стремлении?

Матушка была Наследницей Арамери. Тогдашний же бал слыл из того рода вещей, что случаются единожды в десятилетие (если не реже): подачка, впрочем, сомнительного толка, всей младшей знати… оно же — пощёчина их самолюбию. Отец мой осмелился просить о танце, и матушка соизволила дать согласие. Я спрашивала себя (и часто), что он говорил (что делал?) в ту ночь, и что заставило её воспылать столь страстной любовью. Дорого обошедшейся, впрочем. Чувства, как оно и бывает, стоят жертв, — навроде фамильного права. Чудная выходит присказка-то? Этакая почва благодатна для побасенок. Да возвышенных сказаний, что и говорить. Как же там дальше, в сказкак-то?.. — и жили они долго и счастливо… Жаль лишь, что в последних обходят молчанием иные судьбы. Хотя бы тех, кому попутно посчастливилось перейти дорожку самому могущественному роду в мире.

Но я забываю о себе. Так, кто же я? Ах, да.

Йин. Меня зовут Йин. Среди моих людей я — Йин дау ши Киннет тай вер Сомьем канна Дарре, что есть — дочь Киннет, из племени Сомьем, меж народа Дарре. Я помню это, пусть в нынешние дни племена мало что значат, не то что прежде, до Битвы Богов.

Отроду мне девятнадцать лет. И я вождь (или была им) народа, называемая эн'ну. В доме же Арамери, ведущих род свой от Амн, я — баронесса Йин Дарр.

Месяцем позже матушкиной смерти, отец её, Декарта Арамери, официальным посланием пригласил меня к себе, в фамильное гнездо. Полагаю, уже ясно, что подобные приказы, ох, простите, приглашения , отказов не терпят. На дорогу ушло без малого три месяца, от далёких берегов Крайнего Севера, морем Покаяния, до самого Сенма. Хоть Дарры и не славились богатством, странствовала я довольно сносно, поначалу — паланкином и морским судном, а в довершение — даже каретой. Выбирать не приходилось, да и кто бы дал мне? Дарре, весь Воинский Совет, отчаянно надеялись, что в моих силах вернуть им благосклонность Арамери. Выставить себе на показ в лучшем виде — чем не подходящая метода? Всем известно, что Арамери по нраву подобное показушество.