Эрик Ластбадер - Отмели Ночи

Ронин был несколько удивлен.

— Вы имеете в виду, что индивидуальность любого человека должна подчиниться этой субстанции, требующей от него отречения от своего "я"?

— А стоит ли человеческая индивидуальность того, чтобы так за нее держаться? — спросил Манту. — В конечном счете она ничем не отличается от земли, дома, серебряных монет, произведения искусства или, — он посмотрел на Ронина, — меча.

— Но это все осязаемо. Это вещи.

— Да, но все, чем человек обладает, нераздельно и должно уйти в Небытие, дабы он достиг целостности.

— И что потом?

— Как что? Тогда наступает совершенство, — ответил жрец в некотором замешательстве.

Ллоуэн рассмеялся и хлопнул по столу.

— Он тебя «сделал», Манту.

Жрец не присоединился ко всеобщему веселью.

Оживленные разговоры продолжались, а слуги тем временем безмолвно убрали подносы и принесли, другие с кучками жареного и отварного риса, заправленного нарезанным мясом и овощами. Потом были поданы сверкающие миски с цельными отварными лангустами и чашки с рисовым вином.

Ронин вспомнил о недавнем замечании Кири и увидел, что она лукаво улыбается ему. Да, он был голоден, но такое...

Он разломал тонкий панцирь лангуста. В основном Кири беседовала с Ллоуэном и Ли Су, практически не обращая внимания на Ронина, и он терялся в догадках, зачем она его сюда привела. Он уже начинал ревновать при звуках ее тихого шепота и при виде ее легких прикосновений к руке хозяина дома. Он отхлебнул рисового вина.

Кири, может быть, и не владеет маковыми полями или долей в торговле серебром, но все же она влиятельная женщина, занимающая определенное положение в торговле товаром, который иной раз бывает ценнее макового дыма курилен, серебра или шелка. Неужели она и вправду — одна из хранителей тайн Шаангсея? Если так, то только она может помочь ему встретиться с Советом. Но сейчас эти мысли отходили на задний план. Глядя на ее потрясающую красоту, на ее немного неправильные, но именно поэтому до такой степени волнующие черты, ощущая притягательную силу ее обаяния, Ронин желал лишь одного: подчинить ее себе.

Унесли остатки лангустов, красные и зеленые панцири которых с кусочками белого и розового мяса по краям лежали в застывшем соку.

Всем подали горячие ароматные салфетки для рук и лица, а потом принесли десерт; тарелки с пудингом, темным и маслянистым, чашки с жидким заварным кремом, желтым и воздушным, подносы с пирожными, начиненными засахаренными фруктами.

— Ллоуэн назвал вас воином, — сказал По, наклоняясь к Ронину. — И мой народ тоже когда-то был народом воителей.

Ронин откусил пирожное, запил глотком вина. Его не интересовало, что скажет этот торговец. Его мысли были заняты другим.

— И что произошло?

— Одна неприятная вещь.

Черные глаза, пристально глядящие на него, напоминали глаза опасного пресмыкающегося, притаившегося за камнем и готового к нападению...

Ронин запоздало сообразил, что его подначивают, желая вызвать на откровенность. Он запустил два пальца в прохладный, пряный пудинг. Похоже, это уже не имеет значения.

— Возможно, как воины они оказались не слишком сведущими.

Темные глаза расширились, сделавшись на мгновение просто дикими, и Ронин сжал рукоять меча. Потом лицо По расслабилось, и смех его прозвучал как раскаты грома после продолжительной засухи.

— О да, — выдохнул он, отхлебнув вина. — Кажется, вы мне начинаете нравиться. — Он откусил пирожное. — Но скажите, почему из моих соплеменников не получилось настоящих воинов?

— Не они управляют страной, — тихо сказал Ронин.

Улыбка исчезла. Ощущение было такое, что исчезла она навсегда. По приоткрыл рот.

— Да, воин. С этим не поспоришь. — Он вздохнул. — Но у них не было выбора, да и что может одно немногочисленное племя с запада. — Он покачал головой. — Нас было мало.

— На этой земле много племен?

— Да, очень много, но они разбросаны по всему краю.

— Для начала их можно было бы объединить.

Черные глаза разглядывали Ронина уже с неподдельным интересом.

— Вы думаете, это так просто? Хорошо рассуждать на словах! Но для этого...

По переполняли эмоции, внутри он весь кипел, и рука его, сжимавшая бокал, побелела. Он понизил голос до свистящего шепота, напряженного и ядовитого.

— Но все равно никого не нашлось. Мы взывали к нашим богам, мы молили их о помощи, мы приносили в жертву наших детей, в отчаянии продавали себя, и что же мы получили в ответ? — По улыбнулся, но улыбка его была жуткой. — Пришли они. Сначала — чужеземные жрецы, потом — риккагины, а потом было уже поздно: по сравнению с тем, что мы имели на тот момент, даже рабство казалось завидной участью.