Эрик Ластбадер - Кольцо Пяти Драконов

Звезд-адмирал, внимательно наблюдавший за ней, пожал плечами.

— При чем тут я, дорогая? Тебе надо поговорить с регентом.

Далма залпом выпила второй стакан. Затем подошла и села ему на колени. Когда она раздвинула ноги, платье распахнулось, открыв кремовые бедра.

— Он причиняет мне боль. — Ее руки легли на его голую грудь. — Я хочу отомстить. — Руки начали двигаться медленными, рассчитанными кругами. — Я хочу, чтобы он испытал ту же боль, что и я. — Она наклонилась, провела языком по нижней губе звезд-адмирала. — Вот почему я пришла. Посоветуйте, как это сделать.

Его руки — загорелые, покрытые шрамами, мускулистые — притянули ее. Его интимные места поднялись ей навстречу. Их бедра сплелись, языки встретились. Долгое время они раскачивались вместе, то и дело содрогаясь, как тронувшийся весной лед. Ночной воздух, благоухающий аммоном, смягчал их ласки. Тихие вздохи и восклицания наполнили палатку; ускорение предвещало, что конец близок. Далма кончила, но Киннний Морка сдержался, давая ее наслаждению нарасти снова, и пролился, пока она не стала подобна пружине, то натянутой быстрым напряжением, то освобожденной, снова и снова, пока наконец ее влажный тяжелый вздох не столкнул его за край.

Выбившиеся из сил, они помогли друг другу заползти в постель, и над любовниками сомкнулась ночь. Стрекот насекомых врывался в открытый клапан. Блестящее от масел и пота тело лооорм напоминало Морке призраки тайных и вероломных операций прошлого. Ни одна из них, однако, не могла сравниться вероломством с нынешней.

— По-моему, я велел тебе не приходить сюда, — сказал он наконец.

— У меня не было выбора, милый. Приказ регента. Он шевельнулся.

— Ты шутишь.

— Нет, правда. — Она захихикала, прикрыв рот рукой. — Он хочет, чтобы я собирала все твои мелкие гнусные секреты и доставляла ему.

Звезд-адмирал сел. Потом вдруг откинул голову и расхохотался. Он хохотал, пока не заболела грудь, до слез на глазах. Он хохотал, и Далма присоединилась к нему.

— Вот забавно, — выдавил он наконец.

— Кундалианская колдунья работает быстро. Она уже держит Стогггула за интимные места и день за днем делает его все слабее и предсказуемее. — Далма посмотрела на Кин-нния Морку; ее темные глаза сияли. — Пожалуйста, милый, напомни мне, на кого из вас я шпионю.

Звезд-адмирал навис над ней, снова придя в неистовство.

— Это тебе напомнит?

— О да, — застонала она, прижимаясь к нему. — Да!

Малистра начала лить горячий воск. Веннн Стогггул под ней вздрогнул, но не издал ни звука.

Она очень быстро поняла, что ему нужно испытывать и терпеть боль. Это было похоже на привычку к лааге: знаешь, что вредно, а обойтись не можешь. Вытерпеть боль означало быть достойным, лучше отца, лучше всех остальных. Без тайного знания о победе над болью он не мог бы встретиться с дневным миром лицом к лицу и победить.

Все это — и многое другое — Малистра выяснила, в первый же раз проведя пальцами по безволосой коже, просто коснувшись трех срединных точек: Места Грез над сердцами, Места Истины на макушке, Места Глубочайшего Знания в центре лба.

Малистра получала бесконечное удовольствие. Такой близости не достичь слиянием плоти, такого уровня жестокости не найти в обычной жизни. Овладевать чужими секретами она научилась много лет назад, и это искалечило ей душу, как рана уродует лицо воина, превращая его во что-то другoe, порой неизвестное и непостижимое, Какой унылый вид ныне представляли глубины ее души, мог бы сказать только один человек (если это вообще был человек) — а он никогда не открывал секретов, только собирал их, как скупец накапливает богатство.

Мать Малистры никогда не была замужем. Она любила рассказывать о мужчине, который приходил к ней по ночам, возникая будто из воздуха. Разумеется, он скорее всего был вором: он легко открывал замок двери или же входил через запертое окно. Боялась ли мать Малистры внешнего мира или просто обожала замки, к делу не относится; так или иначе, дом был буквально замурован круглые сутки напролет, как могила или арсенал.

В сущности, дом походил и на то, и на другое. Темный, тихий дом, где гостей не бывало даже по праздникам, скрывал строго охраняемое оружие нескольких видов, которое мать Малистры беспрестанно точила, смазывала, настраивала — но никогда не использовала.

Через девять лет после рождения у малышки еще не было имени. Мать говорила ей просто “ты” или иногда “девочка”. В девять лет все изменилось. В двенадцатом часу бессонной, безлунной, беззвездной ночи он пришел снова, этот безымянный вор или убийца, однако прокрался не в комнату матери, а к ней.