Эрик Ластбадер - Дай-сан

Она снова переключилась на джиндо и, удостоверившись, что он полностью пришел в сознание, возобновила воздействие на нервы, расположенные на внутренней стороне его бедер. На лбу у него опять проступил пот, а грудь начала судорожно вздыматься. Глаза у него закатились. Похоже, он снова впадал в беспамятство, но Моэру уже водила пальцами по его телу, выводя его из этого состояния. Джиндо открыл глаза. Теперь во взгляде у него впервые появился проблеск каких-то чувств.

Склонившись над дрожащим телом, она прошептала:

— Дело в том, что ты не умрешь. Потому что я не позволю тебе умереть. Теперь ты понял, что я могу это сделать. Если не скажешь, кто послал тебя, я свяжу тебе руки и ноги и переброшу обратно через реку. Что будет, когда они все узнают? Что с тобой сделает твой хозяин, когда узнает, что ты не исполнил свою задачу?

Она намеренно выдержала паузу.

— Что тебя взяли в плен?

Ее тонкие сильные пальцы нажали еще раз. Тело джиндо изогнулось, и рот беззвучно раскрылся. Он потерял сознание.

— Значит, Туолин, я злобная женщина. Зачем тогда слушать, что я говорю? А вдруг это все — ложь?

— Нет, — угрюмо выдавил он. — Я так не думаю.

Он присел на кровать и сгорбился, словно под тяжестью невыносимой усталости.

— Тогда где же правда?

Она отвела взгляд, покосившись мельком на джиндо.

— Правда в тебе самом, риккагин. Нет легких ответов. Слова мудрецов — это миф. Жизнь редко бывает настолько простой. — Она снова проверила пульс у пленника. — Верь в себя. И не бойся себя. В каждом из нас есть что-то от зверя. Прими это как должное. Потому что без этого ты не сможешь жить.

— Выходит, до сих пор я не жил… И что же я делал?

— Пытался выжить.

Она провела пальцами по груди джиндо, приводя его в чувство. Глаза у него открылись. Остекленевший взгляд постепенно обрел осмысленность. Моэру опять опустила руку, и только сейчас Туолин отчетливо рассмотрел, что именно она делает. Медленно. Бесконечно медленно.

— Говори.

Сильнее.

Джиндо обливался потом. Его рвало, но она прижала ему гортань, и его тело не позволило ему захлебнуться собственной блевотиной: джиндо уже не контролировал себя.

— Говори.

Его тело начало биться в судорогах, и Моэру усилила воздействие, поднимая болевой порог до невыносимого уровня. Веки у него затрепетали, а дыхание стало неровным. Он жадно хватал воздух, но она закрыла ему рот ладонью, заставляя дышать носом. Приток кислорода был недостаточен, чтобы поддерживать организм пленника в его теперешнем состоянии, и Моэру понимала, что долго он не протянет.

Она постепенно усилила боль, дивясь про себя его стойкости, и в то же время ее огорчало, что все это скоро закончится.

При недостатке кислорода боль стала еще сильнее, и теперь его больше всего мучил не страх смерти, а понимание того, что, если он сейчас же не потеряет сознание, мучения возобновятся.

Она довела его до предела.

— Говори…

И он сказал, уже теряя сознание.

Когда его мозг наполовину отключился, а самоконтроль ослаб на несколько драгоценных мгновений, он выдавил из себя два слова.

Она резко нажала большими пальцами, и вязким облаком хлынула кровь.

Промокшая от пота, она поднялась с кровати и помогла Туолину добраться до низкой кушетки в другом конце комнаты. Его лихорадило, плечо у него распухло. Заглянув под повязку, Моэру дала ему воды. Потом задумчиво уставилась на него.

— Кто такой Саламандра?

— Теперь ты уверена?

— Абсолютно. Впрочем, я давно уже не сомневалась.

— И насколько давно?

— Достаточно.

— Ага. Расскажи еще раз. Все, от начала до конца.

Она повторила рассказ.

Он слушал, поглядывая на белое, искаженное мукой лицо По, ожесточившегося торговца, который настолько любил свой народ, что предал ради него все человечество. Вид у него сейчас был ужасный.

Воин Заката отвернулся. Он знал, что сделала Моэру. И он понимал ее.

— Как они обо мне узнали?

— Есть другой, более важный вопрос.

Он посмотрел на ее овальное лицо, бледное и утонченное при неровном свете лампы, на ее густые волосы, изящный изгиб шеи, полные округлые губы, ногти, покрытые алым лаком, сверкающим яркими бликами, на темную капельку крови у нее на ключице.

Что-то необъяснимое творилось у него в душе. Он знал, что Ронин любил ее, но была в их отношениях какая-то странная неопределенность, скорее недосказанность, чем недвусмысленность, переходившая в стремление к чему-то большему. Но теперь все это вышло за пределы любви, далеко за ее пределы — в область новую и таинственную. Трепетное предчувствие чего-то большего…