Юлиана Суренова - Город богов

Ей показалось, что за спиной кто-то стоит. Она в страхе обернулась — пустота…

Безумие… Если бы все это происходило до черты, оно бы уже взяло власть над разумом Сати, но здесь не было даже его!

— Великие боги, помогите мне, — зашептала она, — прошу Вас, не оставляйте меня совсем одну с этими мыслями! Прошу вас!

— Сати… — тихий, отрешенный голос, казалось, донесся до нее откуда-то издалека, из-за грани миров, но уже спустя мгновение заполнил собой весь внутренний мир той, к которой он обращался, проникая в самые удаленные части души, вырывая из объятий пустоты.

Караванщица вздрогнула, подняла голову, и увидела…

Богиня предстала перед ней в своем истинном виде. Человеческая оболочка спала, открывая яркое, состоящее из переплетенных воедино потоков множества тончайших стихий тело.

Устремленный на небожительницу взгляд сначала был пустым и безразличным, однако постепенно он стал проясняться, полнясь жизнью и осмысленностью, а затем — удивлением, восхищением, благоговейным трепетом перед тем потрясающим зрелищем, что открылся ее оку.

— Госпожа! — первым вздохом сорвалось у нее с губ. Она готова была упасть на колени, но богиня удержала ее, коснувшись прохладным дыханием ветра — дымкой мерцающей, переливаясь перламутром, ладони.

Несколько мгновений, которые показались ей целой вечностью, Сати смотрела на небожительницу, не скрывая своего восхищения. Даже в самых радужных мечтах она и представить себе не могла, насколько прекрасна богиня в своем истинном обличье. Да, в легендах говорилось о божественной красоте, но одно дело прочесть о чем-то, и совсем другое — увидеть все собственными глазами.

— Госпожа, я так виновата…! - пролепетала Сати.

— Что ты, милая! — та обняла ее за плечи, прижала к груди, делясь своим покоем, заполняя им все существо караванщицы, забирая себе часть боли, деля ее, словно тяжелую ношу. — Все хорошо. Все будет хорошо. Я вижу твою душу — она чиста и невинна.

— Но я…

Богиня остановила ее, не давая не то что произнести вслух, но даже помыслить, вспомнить о дурном.

— Что есть тело? Всего лишь одеяние. Конечно, обидно испачкать новое платье. Но ведь от этого душа не станет грязней. В вечности она останется прекрасна. Проходя же через испытания, она заслужит вечное блаженство.

— Госпожа, я… — Сати поджала губы, с сомнением качнула головой. Она не смела перечить небожительнице, но… Но внутри у ее было что-то, не позволявшее просто принять эти слова и успокоиться. Нечто заставляло ее вновь и вновь подходить к самой грани боли и отчаяния, мучая себя, будто от этого можно было получить удовольствие.

— Ты сомневаешься?

— Прости меня! — в отчаянии воскликнула она. — Я знаю, что должна слушаться Тебя во всем, но…

Нинти молча смотрела на нее. Она прекрасно понимала, почему караванщице трудно ей поверить: один из богов ужасно с ней обошелся — безжалостно и жестоко. Пусть это был Губитель — враг и людей, и бессмертных, но… Это ведь ничего не меняло, не так ли?

Она все сознавала и продолжала молчать, зная, что теми словами, которые должна была произойти, причинит лишь еще более сильную боль своей несчастной собеседнице.

Тишина становилась мучительной, каждый новый взгляд обдувал холодом душевные раны, множа страдания…

Сати видела, чувствовала, что богиня хочет помочь, что Она желает ей только добра. Она сама всей душой тянулась к Ней, нуждаясь в Ее защите. И, все же… Она совершенно явственно чувствовала некую грань, стену, отделявшую ее от всего, даже пустоты, стену, о которую она билась, словно пойманная птица о прутья клетки, не в силах улететь на волю. Ее голова вновь опустилась на грудь, на глаза набежали слезы, которых она не смогла удержать и, жгучими горячими каплями они побежали по щекам, защекотали обидой нос, горечью коснулись губ…

— Ну, что ты? Не плачь, не надо, — стоило отвести взгляд в сторону, не смотреть на Нинти, лишь слушать ее голос и богиня вновь превращалась в обычную юную горожанку — хрупкую и ранимую.

Небожительница обняла смертную за плечи. Она чувствовала, что и сама готова заплакать, мучаясь от чужой боли сильнее, чем другие — от своей собственной. — Все будет хорошо… Вот что, — наконец, набравшись решимости, Нинти заговорила вновь, делая все, чтобы голос при этом звучал твердо и властно. — Я так понимаю, жить ради себя ты не хочешь…

— Госпожа моя, я… Я не виновата! — на ее глаза навернулись слезы отчаянья. — Это не мое желание, а нечто большее… Я знаю: мне не суждено быть счастливой, и…