Мария Шабанова - Одной дорогой

И Сигвальд сидел, но его подруга все не приходила — очевидно, было много работы и хозяин таверны ее не отпускал. Воин постепенно приходил в себя и благодарил высшие силы, которые он не особо-то чтил, за то, что они позволили родиться ему чистокровным северянином и унаследовать от предков крепкие кости и железное здоровье.

Бесцельно проводя глазами по каморке, Сигвальд случайно заметил свое отражение в овальном зеркальце, прикрепленном к маленькому умывальничку — предмету гордости и обожания юной служанки. Подойдя к нему, воин наклонился к зеркалу, висящему для него слишком низко.

«Ну и рожа», — хмыкнул он, поднимая веко подбитого лесниками глаза. Да и в целом картинка вырисовывалась не очень привлекательная: большой лиловый синяк под глазом, покрытая коркой ссадина на скуле, рассеченная бровь и разбитый нос, заливший кровью пол лица. Сейчас он напоминал себе персонажа из сказки «О преданном брате», которую в далеком детстве рассказывала ему мать.

—…и встал преданный брат из могилы, и пошел он в свой бывший дом, и…

— О небо! — воскликнула внезапно вошедшая служанка. — Ты напугал меня своим загробным голосом и… — она не закончила фразу.

— Видом?

Девушка только вздохнула и, нежно проведя рукой по спине Сигвальда, щедро исполосованной плетью, полила ему на руки из расписного глиняного кувшинчика, помогая умыться. Она печально смотрела на разбавленную водой кровь, которая стекала с лица воина.

— Тебе сегодня крепко досталось, — снова вздохнула она, убирая мокрую короткую прядь волос, прилипшую ко лбу Сигвальда, и зачесывая ее назад, как он любил.

— Я в порядке.

— Ты не можешь быть в порядке…

— Если я порчу все, к чему прикасаюсь? — он отвел от себя ее руку.

— Что? Ты о чем?

Сигвальд покачал головой — она ничего не знала ни о его прошлой жизни, ни о большей части настоящей. «Конечно, случайность. А я, как последний дурак, лезу в раны грязными пальцами».

— Ничего. Забудь.

Он снова сел на кровать, и его подружка не поняла ровным счетом ничего. Она лишь поглаживала его руку с разбитыми костяшками, о чем-то задумавшись.

— Я видела много хороших бойцов, которых до смерти забили в этой клетке, — произнесла она, не глядя на Сигвальда. — И я не хочу, чтобы с тобой случилось то же. Так нельзя продолжать.

— Я и не буду, — спокойно ответил он.

— Правда?

Девушка была удивлена столь легкой победой — она уже приготовилась к тому, что Сигвальд будет упорствовать, и для этого случая даже приготовила несколько убедительных доводов и страшных историй о неудачливых бойцах.

— Правда. Я решил уйти на войну.

Такого удара она не ожидала.

— На какую войну? — ошарашенно спрашивала она, все еще надеясь, что Сигвальд просто глупо и неудачно пошутил.

— С Заретардом, разумеется, других пока нет.

— Ты что, издеваешься? — девушка взорвалась эмоциями. — Я тут тебе толкую о том, как опасно драться в клетке, а ты хочешь взять меч и пойти на войну, где тебя могут убить еще скорее?

По истеричным ноткам в голосе служанки Сигвальд понял, что лучше ему помолчать и не спорить.

— Я же совсем не то имела в виду! Я думала, ты найдешь спокойную работу и останешься здесь, а ты хочешь меня бросить? — она хотела ударить его кулачком в грудь, но остановилась, решив, что ему и без нее досталось порядком.

— Не хочу. Но я должен.

— Кому ты должен? Тебя даже насильно забрать в армию не могут — ты вообще не местный!

— Ас гле хилле сваар харл. Харл алл ост мадра, алре свар лааг, — сказал Сигвальд, глядя в светло-карие глаза подруги.

— Что? — снова не поняла она. Ее вообще раздражало, когда Сигвальд вдруг начинал говорить на языке Велетхлау.

— Моя жизнь — это битва. А битву закончит смерть, все остальное лишь перерыв, — перевел он. — Это мудрость и закон моего народа.

— Это не честно, — всхлипнула девушка.

Сигвальд отлично знал, что это не честно — приводить безаппеляционный довод, в основе которого лежат нерушимые принципы народа, воинская традиция которого насчитывает много столетий.

— Милая, поверь, я не могу иначе, — он попытался обнять ее, но девушка вырвалась из его объятий.

— Да, конечно! Ты северянин, твоя жизнь это битва… На что я тебе сдалась? Ты же вольная птица — куда хочу, туда лечу!.. Хорошо тебе!

— Ты ничего не знаешь! Я не свободен и мне не хорошо. Моя жизнь сломана, я потерял все, что имел и чем дорожил. И чтобы вернуть то, что еще можно вернуть, я должен…

«Ну как она не может понять, что бить морды по тавернам на потеху пьяному сброду — это занятие, недостойное воина, что мое место не здесь, не в каком-нибудь цеху и не в хижине дровосека или камнетеса? Что единственное место, которое у меня было, теперь не вернуть?»