Робин Хобб - Кошачья добыча

Розмари оставила мешок со скарбом около хлева. Ухватив его, она продолжила ковылять. Даже не думая, пойти глянуть, сидит ли ОН уже или по-прежнему растянулся неподвижно. Гилльяму не нужно видеть отца в таком виде. Куда пойти, куда идти? Кто из её друзей заслуживает поиметь на свою голову проблем и забот, что идут впару с ней? Сбежать к Хилии, надеясь, что муж той окажется дома, как раз чтобы удержать Пелла от убийства? Пойти к Серран? Нет, престарелая женщина будет напугана до смерти, если вопящий Пелл заявится к ней, ломая всё вокруг.

В конце концов, она последовала дорогой к краю утеса, прихрамывая всю дорогу на пути в город. Гилльям, прижатый к бедру, Мармелад, следующий по пятам, — и топор в руках, аккурат за спиной ребёнка. Обещанный дождь разразился, когда Розмари ещё шла пешком, нежный весенний дождь из мельчайших капелек. На окраине города кот уселся на землю. Розмари оглянулась на него. Дождевые капли поблёскивали, запутавшись в кошачьих усах.

— Разве ты не идёшь с нами?

Собаки. Здоровенные псины стоят громадных собак. Ты не увидишь меня.

— Я не могу вернуться вот так.

Я могу последовать. А могу и нет.

— Просто прекрасно.

Ещё одна вещь, из тех, что она не могла изменить. Эда, благослави и охрани его, помолилась она про себя. Остановившись, переложить топор в мешок, женщина продолжила спускаться с последнего холма и наконец вошла в деревню. Казалось, день стоял тихий и безмолвный. Из небольшой гавани только самые мелкие лодчонки отважились выйти в море за уловом. Те, что побольше, ждали более благоприятного прилива. Невеликих размеров рынок только начинал расшевеливаться. С нарастающим ветром Розмари почувствовала запах свежей хлеба, — пекарня приступала к первой дневной выпечке. Она оглянулась к дороге, которой пришла сюда, но кота нигде не было видно. Ей оставалось только верить, что он и сам способен о себе позаботиться.

Не успела женщина достигнуть торговой улицы, как дождь всерьёз разошёлся, а усилившийся ветер заворошил юбки. Мальчик в руках задрожал, съёжившись и свернувшись калачиком.

— Кушать, мам, — промычал Гилльям; а пожаловавшись на голод в четвёртый раз, растворился в беспомощном плаче. Сердце её сжалось. Она и сама была голодна, но потрать Розмари сейчас монеты на еду, на что они будут жить завтра? Дождь уже проникал к телу, пропитывая одежду.

Она подошла к таверне, единственной на всю деревню, рядом с рыбной лавкой, где женщина впервые повстречала Пелла и тот ухаживал за ней. Те дни казались подобием песни, что когда-то была у неё на слуху, что-то насчёт юной глупышки, которой вскружил голову бессердечный поклонник. Долгие месяцы прошли с тех пор, как она пересекала этот порог, входя в двери; годы с той поры, как сидела у Таммана близ огня с кружкой доброго эля и подпевала хором менестрелю. На мгновение картины прошлого отчётливо встали перед глазами. Пламя отдавалось жаром на лице и в ногах, а спине, опирающейся на Пелла, было и так тепло. Он не пел сам, но, казалось, гордился ею, подпевающей другим. Те самые времена, когда она открыто бросила вызов матери, посмев быть с Пеллом, тишком прокравшись из постели и удрав сюда; как часто Розмари лгала ради того, чтобы быть с ним?

Было больно вспоминать, что всё это — обман.

Мать была права во всём. Хотела бы она теперь поведать той о её правоте.

Розмари с трудом заставила себя надавить на дверь и занести ребёнка внутрь. Было темнее, чем вспоминалось, но запахи оставались те же: густой рыбной похлёбки, и древесного дыма, и разлитого пива, и табака от курительных трубок, и подового хлеба. В это ранний час лишь пара клиентов торчала у стойки; и она, пододвинувшись к столу рядом с очагом, усадила Гилльяма. Хозяин собственной персоной сам подошёл к ним, пристально оглядев гостей с ног до головы особым взглядом. Широкая натура Таммана отражалась и на характере держателя таверны. Он было кинул взгляд к двери, потом в сторону Розмари, наконец, направил взор к её сыну, — и вновь вернулся глазами к женщине. Губы скривились, словно мужчина пережёвывал слова, решая, выплюнуть или проглотить заготовленную речь. Розмари заговорила первой.

— У меня при себе пара медяшек. Пойдёт ли на миску рыбной похлёбки для мальчика и на остаток — хлеба, сколько хватит?

Тамман стоял, не шевелясь и не меняясь во взгляде. Единственное, что, распахнув рот, проревел:

— Сашо, супа и хлеба на двоих! — Потом резко плюхнулся на скамью напротив Розмари. — Пелла скоро ждать? — спросил мрачно.