Mara Palpatyne - Предпоследняя былина

Тем не менее, мы без проблем достигли границы городка; здесь довольно плотный березняк вторгался в город, захватывая руины, словно провозглашая торжество жизни над смертью…

– Не так быстро, бывший витязь… – голос оказался скрипом песка по стеклу. Я обернулась довольно быстро, чтобы увидеть затухающее багровое свечение возле странных, похожих на пирамиды строений из какого-то белого камня.

– Я Валькирия, – огрызаюсь, доставая копье, но сердце мое словно сжала когтистая лапа. Не человек, не зверь, не Тварь, не ненаш. Больше всего он напоминал Потока или Софью Тимофеевну – но был чужим. Совсем чужим, и… да, страшным. От него исходил концентрированный, первобытный страх.

– Бывшая Валькирия. Теперь у тебя уже все в прошлом… – давящим был даже его тон, ровный, спокойный, безразличный. – Потому что ты выступила в бой с теми Силами, которых не в состоянии понять. Более того – призываешь силы в помощь, не имея на это права, обманом.

– Как будто я имела выбор… – пробурчала себе под нос, активируя щит. – Знаешь, дядя, давай так – ты своей дорогой, я – своей…

– Моих мальчиков порвали на кусочки, – ровным тоном пояснил Пастырь. – Троих взрослых ортов, и лишь по твоей вине.

Порвали? Орт – это даже не Тварь, это… трудно объяснить, что это такое, но я всегда была уверена – таких существ можно изгнать, но не уничтожить.

А Пастырь был господином всех волков, в том числе ортов. Представляю себе, что он думал о моих жалких попытках защититься!

– Не я их… – начинаю, но противник вдруг указал на меня ладонью.

– Довольно! Ты виновна и должна искупить вину.

Я вскинула копье и активировала его. Ничего не случилось, а затем…

Оно выскользнуло из пальцев и покатилось по земле, а я вдруг очень остро почувствовала… точнее, НЕ почувствовала правую руку.

Рефлекторно ударила врага молотом, но тщетно – оскалившись, тот вновь протянул руку в моем направлении, к счастью, я уже откатилась за стоящую рядом березу.

…И очень четко осознала – мне не победить врага. Не победить, не убежать и даже не сдаться. Береза осыпалась мертвой трухой, а затем словно ледяная рука коснулась левой стороны моей груди, и тело стал заливать пронзительный холод.

– Ну, сука, я тебя и с того света достану! – прохрипела я, заваливаясь на бок. Это не могло так закончиться! Псья крев, холера ясна! Я пыталась воспользоваться магией, но уж это точно было бессмысленно. Жизнь медленно уходила из меня, уползала леденящей болью от поднимающейся вверх смерти.

– Успокойся, бывшая Валькирия, – губы Пастыря не шевелились, но я слышала его слова. – Зачем ты сопротивляешься? Я всего лишь возьму твою жизнь…

– Позер… – подумала отчаянно, постаравшись вложить в эту мысль как можно больше презрения. И вдруг на поляну серой тенью выпрыгнул Этерн.

«А он повзрослел», – совсем некстати подумала я. Меня поразила грациозная плавность движений моего волчонка. Попыталась крикнуть ему, чтобы уходил немедленно, но сил не хватало даже на то, чтобы просто внятно подумать.

Этерн отступает ко мне, но вид у него по-прежнему боевой. Я слышу его голос и голос Пастыря, но не могу разобрать, о чем идет речь.

А затем вдруг Терни опускает голову, и я понимаю, что сейчас случится что-то страшное. И мне больно, куда больнее, чем когда Пастырь убивал меня. Волчонок с опущенной головой медленно идет к нему и… И тот резким движением сжимает морду моего фамилиара с левой стороны. Терни воет, и я бы завыла вместе с ним, но у меня нет сил даже повернуть языком. А затем леденящая хватка отступает. Пастырь мерзко ухмыляется.

– Я отпускаю вас. Но запомни… Валькирия. Только из-за своего фамилиара ты жива. Еще раз будешь баловаться с тем, в чем не понимаешь ни грамма, ночью приду и жизнь отниму. Чтобы не беспокоить твоего… маленького защитника.

Я все еще не могу произнести ни слова, даже мысли собрать не могу в кучу, но ненавидящего взгляда, думаю, достаточно. Правда, Пастырю, очевидно, все мои взгляды до дверной ручки – он просто разворачивается и исчезает там, откуда пришел. А Терни подбегает ко мне. Вид у него такой… словами не передать. Он ложится рядом, пристраивает голову мне на грудь, и я вижу, что он плачет, а от уха к скуле тянется пядь совершенно белой, словно снег, шерсти, складывающейся в узор.

– Терни… – едва слышно шепчу. Да, фамилиар – это не просто друг, но Этерн для меня теперь значит даже больше, гораздо больше: – Зачем ты прибежал? Он ведь мог убить тебя.