Юз Алешковский: Предпоследняя жизнь. Записки везунчика

Начну, пожалуй, с исторического происшествия, в память о котором, как и о деде по отцовской линии, был я назван при оформлении метрик Владимиром Ильичом Олухом; тайком от предков крестила меня ради моего же — в настоящем и будущем — благополучия любимая моя баушка; так я ее звал, так зову, так всегда буду звать в своей памяти. В очень зрелой и счастливой молодости дед мой, тоже Олух Владимир Ильич, — со слов баушки, с малолетства не боявшейся причащать внучонка к своим мыслям и семейным легендам, — продвинут был обстоятельствами времен и странной игрою судеб в личную охрану тогдашнего Сталина лет через десять после смерти Ленина… там у них в Кремле вечно грызлись члены политбюро… старались поднахезать друг другу прямо в голенища шевровых и хромовых прохарей, чтоб не выпускать вожжей из рук… а их охранники вели себя соответственно, но гораздо проще… эти прохиндеи тискали анонимки, дрались из-за антиквариата, конфискованного у расстрелянных, могли оклеветать корешмана ради увода у него бабы, либо для занятия служебного места или от тоски по существенному расширению казенной жилплощади… сегодня, как говорится, рыло у деда было в сметане, а завтра — хрен в кармане… его с ходу вышибли бы из органов, затем взяли бы, скажу уж прямо, за жопу — и в деревянный, как это у них случалось, конверт…

Однажды дед-долгожитель и баушка-долгожительница повезли меня, пятилетнего, в отпуск, в деревню; там я и услышал прямо из уст поддатого деда, нисколько не трухавшего стукачей в такой глуши, следующее откровенное признание.

Баушка явно слушала деда не в первый раз; глаза ее были полузакрыты, поэтому я не замечал их выражение; и только лет через двадцать понял, что лепилы именно так внимают бреду людей, подозреваемых в стебанутости.

«…и вышло так, дорогая ты моя Ольга Модестовна, что телохранительствовал я за шторой… вдруг дикое одно безобразище из этой самой, ну из твоей «померклатуры», докладывает Хозяину, что, дескать, сумел пробраться к вам, Иосиф Виссарионович, в близкое окружение, следовательно, прямо в нутро партии и правительства, один человек сомнительной национальности… он вызывающе нахально носит имя… очень виноват, произнося его вслух, и не моими устами будь оно, это имя, сказано — Владимир Ильич Олух… внешность — полностью белогвардейская, надо полагать, заслан таковой в сердце Кремля или прямо из пидарасов царского режима бывшей аристократии, возможно, завербован по этому делу англо-троцко-масонской разведкой бывшей Антанты… ну а Хозяин что? — он сразу же зашел за стариннейшую штору широченно кремлевского своего окошка, где в тот момент торчал я и справлял неприметное свое дежурство со стволом наперевес… он схватился за живот и начал, может, самовольно, может, натужно издавать малопонятные звуки, частично похожие на испускания его же газов в момент кремлевского банкета… на то человек и Хозяин, чтоб не смутиться при телохранителе из-за линии интимного состояния личных нервишек… видать, развеселил его, сука такая, ягодовский доносоносец… затем эдак персонально выходит в шевровых своих прохарях из-за шторы, а на мыске-то одного прохаря, как мне кажется, прилипло что-то такое кроваво-беленькое, наподобие обрывка мозга… выбивает на хер трубку об каблук, паркет, ясное дело, обсыпамши пеплом, что было известной приметой больших неприятностей для всего кадрового состава… нехорошо сыпать на пол пепел, нехорошо… ведь, если правильно глянуть, паркет — он что партком: много воспринимает и рассказывает, что именно люди о себе думают, к примеру, культурный,