Н. К. Джемисин - Сто Тысяч Королевств

— Наша мать мертва, сестрица. Итемпас победил. Мне это совсем не нравится, но пора уже смириться с этим. Что бы произошло, если бы мы сумели освободиться? Как ты думаешь? Нас всего четверо, а против нас — сам Блистательный Господин и десятки наших братьев и сестер. И еще и Камень, как ты верно понимаешь. Ради нас его никто не возьмет в руку, а у Итемпаса есть его ручные Арамери. Мы бы снова стали рабами. Или чем-то похуже. Нет.

И тут она разворачивается и зло смотрит на Нахадота. Как же я не узнала этот взгляд? Она же всегда так на него смотрела… Она глядит на Нахадота так, как моя мать, наверное, смотрела на Декарту. С горечью и презрением. Я могла бы заметить — и предостеречь остальных.

— Можешь ненавидеть меня за это, Наха. Но помни: если бы ты не носился со своей дурацкой гордостью и дал Итемпасу то, что он хочет, мы бы здесь не стояли. А теперь я отдам ему то, что он хочет, и он пообещал освободить меня за это.

Нахадот говорит очень тихо:

— Ты глупа, Курруэ, если думаешь, что Итемпасу нужно то, что собираешься дать ты. Ему нужна моя капитуляция — и более ничего.

И он поднимает взгляд. Я смотрю не глазами плоти, я во сне, это видение — но меня продирает дрожь. Глаза Нахадота — черное на черном. Кожа вокруг пошла трещинами, как у готовой расколоться фарфоровой маски. Сквозь трещины блестит нечто — не плоть и не кровь, а невозможно черное сияние, бьющееся в такт сердцу. А когда он улыбается, зубов не видно.

— Правда ведь… братец? — В голосе звучит эхо — словно оно гуляет в пустом зале.

И он смотрит на Вирейна.

Силуэт Вирейна вырисовывается на фоне рассветного солнца. Он оборачивается к Нахадоту, но смотрит в глаза мне. Мне, парящей в воздухе, наблюдающей мне. Вирейн улыбается. В улыбке сквозят печаль и страх, и из всех присутствующих лишь я вижу их и понимаю. Я знаю все — хотя и не понимаю как.

И тут, за миг до того, как нижний край солнечного диска отрывается от горизонта, я понимаю, что увидела в Вирейне. Две души. У Итемпаса, так же как у его брата и сестры, есть вторая личность.

Вирейн закидывает голову и истошно кричит, и из его горла фонтаном рвоты выливается жгучий белый свет. Он мгновенно затопляет комнату, и я слепну. Наверное, люди в городе внизу и в окрестностях видят эту вспышку — и гадают, что это. Наверное, они думают, что солнце спустилось на землю, и они правы.

В яростном сиянии я слышу согласный вопль Арамери — лишь Декарта молчит. Он это уже видел. А когда свет затухает, я смотрю в лицо Итемпасу, Блистательному Господину Небес.

Его портрет в библиотеке оказался на диво точным — хотя я вижу и важные отличия. Черты лица его совершенны — и даже совершеннее, чем на гравюре, — какая симметрия, какое идеальное расположение линий. В золотых глазах горит полуденное солнце. Волосы, как и у Вирейна, белые, но короткие и кудрявые — даже кудрявее, чем у меня. А кожа — смуглее, она матово-гладкая и безупречная. Надо же! Хотя, с другой стороны, чему я удивляюсь. Амнийцам такое, конечно, поперек горла. И я с первого взгляда понимаю, почему Наха влюблен в него.

В глазах Итемпаса — любовь, ответная любовь. Он обходит мое тело и расползающуюся из-под него лужу застывающей крови.

— Нахадот, — произносит он, улыбаясь и протягивая руки.

Даже в нынешнем бестелесном состоянии я дрожу от возбуждения — какие дивные переливы, какой чарующий голос! Итемпас пришел, чтобы соблазнить бога соблазнения, и пришел во всеоружии…

С Нахадота вдруг спадают оковы, и он поднимается на ноги. Но не спешит броситься в раскрытые объятия. Он проходит мимо Итемпаса — к лежащему телу. Труп с одного бока безобразно вымок в крови, но Нахадот опускается на колени и берет меня на руки. И прижимает к себе, бережно придерживая бессильно свесившуюся голову. По лицу его ничего невозможно прочесть. Он просто смотрит на меня.

Если он хотел оскорбить брата, у него прекрасно получилось. Итемпас медленно опускает руки, улыбка исчезает с его губ.

— Всеотец. — Декарта осторожно — трость упала на пол — кланяется, не теряя при этом достоинства. — Твое присутствие — честь для нас.

С разных сторон комнаты ползут шепотки: Релад и Симина приветствуют своего бога. Мне на них плевать. Я исключила их из поля зрения.

Мне кажется, что Итемпас им не ответит. Но он говорит, не отводя взгляда от спины Нахадота:

— Ты так и не передал сигилу, Декарта. Позови слугу — и мы завершим ритуал.

— Непременно, Отец. Но…

Итемпас смотрит на Декарту, и тот осекается под этим испепеляющим взором. Что ж, его можно понять. Однако Декарта — Арамери, и никакому богу не запугать его.