Олег Говда - Сабля и крест

Как только защитник хаты пал под ударами башибузуков, девушка пронзительно вскрикнула, шагнула вперед, протягивая руку к телу погибшего мужа или, что более вероятно, отца, пошатнулась, но устояла. А в следующий миг, без слез и проклятий — с силой чиркнула себя ножом по горлу…

Василий, уже не заботясь о собственной безопасности, вскочил на ноги, готовый ринуться в само пекло, и… замер. Видение исчезло так же внезапно, как появилось. Перед ним была все та же, давно покинутая на произвол, заброшенная мазанка. Способная своим видом породить одну только грусть, да уныние. Зато у порога, именно там, где покончила с собой почудившаяся опричнику девушка, смутно угадывалось некое подобие человека. Странная мгла покачивалась, словно развешенная для просушки рубашка, а через беловатую муть тела проступал темный дверной косяк.

— Свят, свят, свят! — пробормотал Василий. — Матерь Божья, спаси и сохрани. Только привидений мне для полного счастья не хватало. Как будто одного обета данного покойнику недостаточно. Я же здесь не по своей воле прохлаждаюсь…

Призрак промолчал и не сделал попытки приблизиться. Но и не исчезал.

— Умерла ты, девонька, преждевременно, — продолжал Орлов. Привычка разговаривать с собой присуща многим людям, которым довелось длительное время оставаться в одиночестве. — С этим не поспоришь. Но я чем помогу? Убийцу Семена, того старика, что в доме лежит, хоть догнать можно. Правда, гайдук простил харцыза. Оставил грехи Тихона высшему судье… — Василий помолчал. — А тех голомозых, которые заставили тебя с собой покончить — где искать? Я же даже лиц их как следует не разглядел… Таких узкоглазых образин в каждом кочевье несколько дюжин. Да и, по совести говоря, не одна ты такая, сердешная. Чтоб за всех вас отомстить — орду в пень вырезать придется. Вот беда… — вздохнул тяжело. — Человек, чтобы уберечься от поругания и неволи, смерть принял, что за военным обычаем только уважения достойно, а церковь — самоубийство грехом считает. Одним из смертных грехов. И даже место для захоронения отводит этим горемыкам за кладбищенской оградой.

Соглашался призрак с опричником или нет, неведомо, но и не возражал. Стоял, лишь немного развернулся в его сторону. Может, внимательнее прислушиваясь к словам Василия, а может — желая лучше приглядеться.

— В дом пустишь? — шагнул ближе Орлов. — Или опять в окно лезть придется? Я с тобой с удовольствием поговорил бы, да времени мало. Мне еще такую же девчонку из плена вызволять надо, а времени совсем в обрез. Кто знает, что с Куницей без меня приключиться может? Тогда, хоть и в самом деле казаковать придется, чтоб Феофану и на глаза не показываться. А еще усопшего без последнего пристанища бросить нельзя. Не по-христиански это. Сама, небось, ведаешь?.. Иначе чего б тебе тут мыкаться? Не по своей ведь охоте твой дух этих руин держится.

Призрак не ответил и на этот раз, но заметно подался в сторону, освобождая проход.

— Спасибо, — как живой поклонился призраку девушки Орлов. — Мне действительно жаль, что с тобой такая беда приключилась. Не знаю твоего имени, девонька, но поверь: имел бы возможность — собственной грудью заслонил бы, а в обиду не дал.

'Аленушка…' — прошелестело тихонечко, словно прошептал кто прямехонько в ухо Василию.

— Что? — встрепенулся опричник. — Кто здесь? Покажись!

Но никто не отозвался. Разве что солнце, привлеченное громким окриком, заинтересованно выглянуло сквозь редеющий туман. И в его лучах все стало более обыденным. Даже призрак приобрел более характерные черты и больше не казался лоскутом потусторонней мглы. Теперь он еще отчетливее напоминал обычную девушку. Но видел ее Василий как сквозь густой дым от костра. Ветерок повеет — вот и лицо проглянуло. Еще раз повеял — вышитый рукав рубашки показался, а там — и вся фигура мелькнула на мгновение. И казалась девушка такой несчастной, такой одинокой, что слезы сами на глаза наворачивалась. То ли от жалости, то ли от того самого дыма…

— Извини, Алена… если я правильно расслышал твое имя, но мне действительно надо поторопиться…

Орлов с трудом оторвал взгляд от призрака и поспешно заскочил в дом.

Тяжело поддался только верхний слой старательно утрамбованного глинобитного пола, а как мотыга продолбила окаменелую глину — дальше пошло гораздо легче… И уже час спустя последнее пристанище для Семена Вихрастого было готово.

Дно могилы Василий застелил попоной. Некоторое время раздумывал над шапкой, но потом и ее пристроил старику под голову.