Наталия Сова: Здесь, на краю земли

Я давно не видел Перегрина таким. Пожалуй, с того первого дня, когда он, дрожа от волнения и радости, путая наречия, рассказывал мне о невидимом замке.

— Вот что, малыш, — прервал его я. — Зайди-ка немного погодя ко мне. Мы поговорим, и отправишься спать.

Велев всем веселиться, я поднялся к себе в комнату, разыскал кошелек и высыпал золотые на стол. Снял оба перстня и положил рядом. Долго, шипя и чертыхаясь, выковыривал кинжалом драгоценные камни, вделанные в ножны меча. Приказал Фиделину принести мой золотой кубок и сбрую, украшенную рубинами, и в довершение, невзирая на слезные мольбы, снял у него с шеи серебряный амулет на цепочке.

Перегрин застыл на пороге, растерянно глядя на россыпь драгоценностей. Похоже, такое богатство он видел впервые в жизни.

— Тебе, — сказал я.

— Красиво, — ответил он тихо.

— Красиво, — согласился я. — По крайней мере, два года можешь путешествовать, ни в чем себе не отказывая. Из моих людей выберешь четверых для услуг и охраны. Лошадь в конюшне возьмешь любую.

— Спасибо, но…

— Я обещал не задерживать тебя, это слышали все, и я сдержу обещание. Но тебе придется выполнить одно небольшое условие. Это не трудно. Ты поклянешься, что не будешь больше строить. Никогда. Ни для кого.

Перегрин улыбнулся, будто давно ждал этих слов.

— Я не могу в этом поклясться, Дан, — ответил он. — Там, на Серебряном Холме — замок, разве ты не понял?

Он ничего не смыслил, несчастный заморыш. Даже после того, как я обьяснил, что его Серебряный Холм находится во владениях царицы Таммы, в стране нам не дружественной и непонятной, даже после того, как я сказал, что царица постарается, чтобы безродный бродяга, подаривший ей могущество, сгинул, не оставив по себе памяти, он только качал головой и улыбался.

— Представь себе, Дан, — сказал он, — что кто-то попросил тебя поклясться не воевать больше. Никогда. Ни с кем. Попросил именно сейчас, когда тебе по силам завоевать целый мир. Что бы ты ответил?

И, глядя на него, я снова вспомнил первый день нашего знакомства. Перегрин был спокоен и улыбчив, совсем как в тот момент, когда я впервые ощутил, насколько он сильнее меня.

— Все же поразмысли до утра, братец, — сказал я и вышел.

В зале пели «Эй, малышка, ты выпила лишку». Хач, прямой и строгий, сидел отдельно от всех и молчал.

— Да ты никак трезв, друг мой Хач? — сказал я.

С каменным лицом Хач признался, что не берет его сегодня ни флангерское, ни местная бурда, ни фирменный напиток кухарки Гирэны под названием «Горячий ключ».

— Врешь, ты не пил!

— Как так не пил? Вы же сами видели…

— Ничего я не видел. Встать!

Хач поднялся, недоуменно озираясь. Я вытащил его из-за стола и толкнул к двери. Все смолкли. В тишине Хач прошел через зал и уже толкнул было дверь, но я крикнул:

— Стоять! Лицом ко мне.

Он медленно опустил руку и повернулся, глядя исподлобья. Совсем как Фиделин, когда готовился получить по горбу.

— Я говорил, что тот, кто не пьет сегодня — мой враг на всю жизнь? — Я прошелся вдоль стола, собирая со скатерти ножи. — Говорил или нет? Хач будто язык проглотил.

— Стой как стоишь, друг мой Хач, — сказал я.

Метать ножи я научился в детстве у старшего брата. Это единственное, за что я мог быть ему благодарен. В Даугтере никто еще не видел, как я это делаю, поэтому первый бросок вызвал всеобщее длинное «а-ах-х!» Хач скосил глаза вправо — нож впился в доски двери возле его уха.

— Стой как стоишь, — повторил я и метнул второй нож. На этот раз Хач скосил глаза в другую сторону, и среди народа послышались восторженные возгласы. Хач стремительно бледнел, но в остальном держался молодцом. Двумя следующими бросками я пришпилил к двери оба его рукава, а последний нож пришелся так низко над его макушкой, что я выкрикнул:

— Задел?

— Н-нет, — отозвался бледный Хач.

Под гром оваций я приблизился к нему и, выдергивая ножи, сказал:

— Не печалься, Хач. Ты потерял брата, я обрел, и еще неизвестно, что хуже.

Хач неожиданно всхлипнул и, ударясь всем телом в дверь, выбежал в темный коридор.

— Кто следующий? — крикнул я.

Желающих оказалось на удивление много. Белобрысый Лен стоял у двери, вытаращив глаза, приоткрыв рот и при каждом броске коротко переводил дух. Флум зажмуривался и хихикал. Кухарка Гирэна орала благим матом и немало повеселила общество. Фиделин стоял как скала, я даже похвалил его. Потом возникла ссора из-за очередности и Гай, конюх, сунул главного повара мордой в тарелку. Повар, понятно, в долгу не остался. Зрелище было забавным, но дабы не допустить смертоубийства, бойцов пришлось разнять. После этого веселье как-то не клеилось, и я выгнал всех вон.