— Это… Господин, — услышал я вдруг голос Фиделина. — Так и будете тут?
— Убирайся, — ответил я. — Мне надо побыть одному.
— Можно побыть и где посуше. Малыш просил вас отсюда увести.
— Убирайся, сказал!
— Щас, — проворчал Фиделин, и что-то плотное и тяжелое накрыло меня с головой. На ощупь это оказался кожаный плащ, подозрительно похожий на один из тех, что я строго приказал закопать вместе с убитыми посланниками. — Ты что же это на меня напяливаешь, скотина ты горбатая? — вскинулся я.
— Плащ, — ответил Фиделин с вызовом. — Хороший, дорогой и, между прочим, совсем новый. Если б я его тогда не припрятал, мокнуть бы вам сейчас, как последнему бродяге. Не с нашим теперешним достатком такими вещами швыряться. Вот будете императором, тогда и швыряйтесь, хоть горностаевыми мантиями, а пока…
Я наугад ткнул кулаком. У Фиделина лязгнули зубы, и он замолчал. Однако плащ посланника я сбрасывать не стал. В нем действительно было хорошо. — Малыш просил передать, чтоб вы не убивались тут, — гораздо почтительнее сказал Фиделин.
— Ты еще здесь?
— Нету меня. Если что, зовите, я тут на лестнице буду.
Время шло, и мне казалось, что давно уже должен наступить рассвет. Дождь прекратился, кругом царило безмолвие и безветрие.
— Даугтер… — прошептал я, и в ответ будто длинный вздох донесся из недр башни. И тут же вдалеке раздался одинокий вопль, такой жуткий, что у меня мороз прошел по спине. Через мгновение кричало уже несколько голосов, и к ним присоединялись все новые и новые.
— Фиделин! — позвал я и не услышал себя: похоже было, что вокруг Даугтера пронзительно и страшно кричит вся равнина. А Фиделин уже стоял рядом, цеплялся и горланил мне в самое ухо:
— Это что же это такое? Провалиться мне! Чего это, господин? Светится ведь все! Провалиться мне, светится! И впрямь волшебный замок-то!
— Что внизу? — крикнул я.
— Да удирают они, кто во что горазд! Кто в чем есть, удирают! Наша взяла, господин, провалиться нам всем!
Он что-то еще кричал, тормошил меня, а я сидел, не имея сил оттолкнуть его. И вдруг сквозь туман перед глазами я различил какой-то темный прямоугольник на светлом фоне. Вглядевшись, я понял, что это не что иное, как возвышающийся надо мною зубец башни и ясное утреннее небо. В глазах прояснялось так же быстро, как затихали, отдаляясь, крики на равнине. Я отпихнул, наконец, Фиделина и поднялся. Все вокруг казалось плоским и словно бы мозаичным — соседние башни, стены, зеленая земля внизу, бесформенное малиново-алое пятно восходящего солнца у горизонта. Постепенно пространство обрело глубину, и я увидел, что в неприятельском лагере пусто. Стояли палатки, и виднелись среди травы темные круги кострищ, валялись знамена и опрокинутые телеги, но ни единого человека в обозримом пространстве не было.
— Будь ты проклят, — медленно сказал я.
Во дворе буйно ликовали мои солдаты. Радость была такой, будто бегство королевской армии оказалось единственно их заслугой. Под моим взглядом все притихли и расступились. И тут, к удивлению своему, я заметил двух телохранителей графа Дарги, о которых начисто забыл. Они стояли на том самом месте, где их вчера оставил граф, все так же вытянувшись и неподвижно глядя перед собой, уперев длинные древки знамен в землю. Отяжелевшие от ночного дождя полотнища вяло шевелились у них над головами. Вокруг, словно хищник в клетке, нетерпеливо расхаживал Хач. Вражья рать от него ускользнула, и он надеялся, что ему дадут разделаться хотя бы с этими, оставшимися. — Теперь-то уж прикажите, господин, — требовательно сказал он. — Не думайте, все по-благородному будет. Оружие дам им, чтоб защищались. Только не велите ребятам вмешиваться, я сам!
Отстранив его, я громко сказал телохранителям:
— Вольно!
Они не двигались. Я подошел ближе и пощелкал пальцами у каждого перед носом. Один из них моргнул — и только. Тогда я вырвал у него графский штандарт, переломил о колено и швырнул обломки в разные стороны. Он мужественно смотрел сквозь меня.
— Они не разговаривают. И не шевелятся, — сказал Флум.
— По-моему, так они придурки какие-то, — добавил Барг Длинный.
— Зашевелятся. Прикажите, господин! — напирал одержимый жаждой мести Хач.
Телохранители были невозмутимы, ясно давая понять, что любая провокация разобьется об их несокрушимую стойкость и железную выдержку. Казалось, начни я сейчас рубить их в капусту — они так же молча, без лишних движений повалятся, гибелью своей посрамив негодяя, посмевшего поднять руку на парламентеров. — Орлы, — произнес я, люто завидуя графу. — Хач, ступай-ка добудь господина графа из погреба.
Читать дальше