Сергей Смирнов - Кто в замке король

— А чего нам пупы рвать? Открывай бочки прямо тут — всё равно вниз польётся.

Мы опорожнили все четыре бочки — работа была не из лёгких, но в другой момент нам бы с ней, наверное, было бы не справиться.

Когда последняя, полупустая бочка, опрокинулась и загремела где-то на смотровой площадке, Серёга сказал:

— Зажечь, кинуть — и бежать… А то тут так рванёт — мало не покажется… Короче! Готовься, мужики! По счету «три». А уже «два»!..

Он поджёг зажигалку, швырнул её в машинный зал, и тут же захлопнул дверь. Хорошо, что дверь была металлической.

Мы бегом понеслись прочь по кафельным закоулкам, выбежали на свежий воздух, успели закрыть на болт входную железную дверь, кубарем скатились с лестницы и кинулись куда-то в сторону, в кусты, еле различимые в темноте.

Залегли.

Шло время.

Далеко-далеко, над гребнем десятиэтажек, тянувшихся вдоль главной улицы Северного округа, начал розоветь рассвет.

— У тебя какая зажигалка была? — вдруг спросил Витёк.

— А что? Китайская, наверно…

Витёк хмыкнул:

— То-то и оно… Барахло оно все — китайское…

— А что? — снова спросил Серёга, приподнимая вымазанное в грязи лицо.

— А то, что погасла она…

Но в следующий момент входная железная дверь сначала выгнулась — а потом с адским хлопком вылетела. Оттуда, из ярого зияющего ада, кроме грохота огня, послышались почти неразличимые вопли. Почти неразличимые — и почти человеческие.

Весь кирпичный корпус станции как бы приподнялся — и изо всех окон, вентиляционных колодцев, решёток и прочих дыр — полыхнул ослепительный огонь.

Мы сидели, покуривая, обдуваемые утренним ветерком, на пригорке, у дымящихся развалин станции. Издалека завывали сирены пожарных машин.

— Крышу снесло, — сказал Витек. — Интересно, за чей счет восстанавливать будут? Я ж как-никак в их ведомстве работаю…

— За счет непредвиденных расходов, — сказал Серёга. — Да сюда из Москвы, после всего, что случилось, столько денег отвалят, что многие озолотятся.

— И я? — встрепенулся Витёк.

Серёга хмыкнул и промолчал.

Я взглянул на него.

— А знаешь, я тебя не сразу узнал, — сказал я ему. — Только когда ты про Джордано Бруно сказал — всё сразу вспомнил.

— А я — сразу, — ответил Серега. — Потому, что про Джордано Бруно ты первый тогда и сказал. Ну, за столовой. Когда мы крыс гоняли… Мы — сказал, — хуже, чем инквизиторы. Которые гуманиста Джордано Бруно спалили. В Риме, на площади Цветов.

— Я сказал? — удивился я.

— Ты, — Петляев затоптал окурок. — А я тогда и слов таких не слыхал — «Джордано Бруно, гуманист, площадь Цветов». Это же ты у нас шибко грамотный был. А я тогда, помню, ещё подумал: а при чём тут какой-то Джордано?

Мы поднялись. Во двор вкатывались несколько машин. Две «пожарки», милицейский патруль и аварийная с надписью «Водоканал».

— Как думаешь — мы всех их спалили, нет? — спросил Серёга, когда помятые после бессонной ночи милиционеры вежливо заталкивали его в «уазик».

— Думаю, что нет, не всех…

— Эх, блин… Жаль. Надо было с самого начала, как твоего Джордано…

Вдали, за одноэтажными деревяшками, вдруг горбом поднялась земля и сыпанула горстями искр. Пожарные и милиционеры засуетились, доставая рации. А нас увезли.

Я вернулся домой только через неделю.

— Папа, — сказала дочка, выглядывая из-за мамы. — Ты не будешь ругаться?

— Обязательно буду, — ответил я. — Почему вы там, у тёщи, не сидели спокойно, не ждали, пока я не позову?

Дочка надула губы.

— Ну, «почему-почему»… Мам, объясни ему сама!

— Ну… — жена развела руками. — Чипа же надо было кормить.

Полосатая рожа Чипа высунулась из-за холодильника. Увидела меня и снова исчезла.

— Ладно. Больше я ругаться не буду, — сказал я. — Сейчас вымою руки, обниму вас всех троих — и больше не буду.

Мы стояли втроём в доме, стены которого были изрыты ходами, в которых происходило что-то страшное. Но не только этот дом и этот город — изрыта была вся планета. Но только я один знал об этом.

И мы стояли, опираясь на тонкую оболочку этого хрупкого мира, и почему-то думали, что вся жизнь у нас теперь только начинается.

Крысиная Королева плавала в резервуаре ГНС — Главной насосной станции. Здесь, в резервуаре, было просторно, только очень холодно. Но к холоду она давно уже привыкла. Её огромное тело пульсировало, содрогалось, прожилки светились во тьме флуоресцентным сетчатым узором.