Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

Сам Пиро позавидовал бы такому броску!

Выходя из мастерской, он хватил дверью так, что испуганно всхлипнули стекла в окнах. Знай наших!

2

Во время вечерней уборки к Тинчу подошёл его друг, ночной сторож. Тинчу предписывалось явиться на третий этаж, к самому Моуллсу. Владелец Башни почему-то пожелал разобраться в случившемся сам.

В принципе, подобными делами должен заниматься отнюдь не глава школы. Это Тинч понимал. На всякий случай он всё-таки собрал в дорогу немногочисленные пожитки и в назначенное время постучал в дверь, где находилась мастерская Хозяина. Когда на стук никто не ответил, он толкнул дверь и, перешагнув порог, очутился в комнате.

Внутри мастерской Моуллса ярко горели свечи, вправленные в несколько развесистых канделябров. Там же, на стенах, а также на полках, столах и просто на полу были подвешены, расставлены или сложены вместе полотна. В комнате пахло красками, лаком, и совсем не пахло керосином - Хозяин не терпел этого запаха.

Посредине комнаты громоздился исполинских размеров мольберт. Помимо него в мастерской располагались два больших кресла, несколько табуреток, приставная лестница, вместительный шкаф, два стола, один из которых, очевидно, был рабочим, а на другом аккуратной стопочкой расположились тарелки и графин с водой, и пара стаканов, а в углу, на специальной подставке - зонтики и трости, вешалка с одеждой.

Тинч присел на одну из табуреток и не без любопытства принялся осматривать картины.

Бугден - город, отстоящий далеко от моря. Тем не менее, морские волны автор изобразил настолько точно и мокро, что Тинча охватила легкая зависть. В корабельной оснастке он тоже неплохо разбирается, отметил Тинч. Его внимание привлёк портрет маленькой девочки - возможно, дочери или внучки художника. Задиристо сощуря левый глаз, она вызывающе глядела на Тинча. С соседнего портрета смотрел худощавый молодой человек с кистями и палитрой. Это мог быть автопортрет самого Моуллса - в молодости. Тинч знал, что сейчас тот гораздо старше.

Более всего его поразили дворцы. Или... это были не дворцы? Собранные из облаков, прошитые звездными нитями, с нависающими в лиловом полумраке башнями, и флаги, подхваченые ветром, на длинных позолоченных шпилях... Одно из этих удивительных зданий должно было вот-вот родиться на полотне, выставленном на мольберте. Над карнизами и кровлями, над вершинами гор и полосами пенного прибоя, над облаками и проблесками солнечного света парили длиннокрылые существа - быть может, ангелы, быть может - духи воздуха. Леса и горы пестрели существами, которые выглядывали из-за деревьев, копошились в цветах и разноцветных листьях, ныряли и выныривали по горным ручьям и протокам...

Скрип шагов и болезненное покашливание донеслись из коридора. Тинч привстал с табуретки. В проем двери, подобно гигантскому киту или крабу заходил, забредал, заваливал сам хозяин мастерской. Обрюзгший, потный, с толстыми колбасками усов, он замечал - или не замечал Тинча. Посапывая как носорог, Моуллс грузно прошествовал к вешалке для одежды, плюхнул на нее бесформенный, весь в снегу с дождём серый плащ и зонтик. С усилием стащил с плеча толстенную кожаную сумку, пыхтя - установил в углу громадных размеров тубус.

- Давно ждёшь? - пытаясь развернуться в узком пространстве между вешалкой и шкафом, с одышкой спросил он. - Ты и есть Хромой?.. Охх!

Приглаживая длинные потные волосы, присел на соседний с Тинчем табурет. На Тинча исподлобья смотрели маленькие тусклые глазки, похожие на две свинцовых плошки из-под белил... И Тинч, которому нечего было терять, тоже смотрел в глаза Моуллса.

- Ты гордый... - не отводя печального и пристального взгляда, произнёс художник. - Вот что, паренёк... Я устал и мне не хочется играть с тобой в гляделки. Посмотри-ка в той сумочке в углу... Ты отыщешь там фляжку с молоком и кусочек масла. Будь добр, сходи на кухню (это рядом, направо по коридору), вскипяти молочка и добавь в него масло... и, пожалуй, щепотку соли... Потом - поговорим детально. Хорошо?

Похоже, о возможности пойти в выбивальщики ковров можно позабыть... Или всё-таки нет?

Поверх кувшинчика горячего молока Тинч положил ломоть белого хлеба.

- Шибко бегаешь для хромого, - приветствовал его художник.

Он всё так же, ссутулясь, восседал на том же табурете. Только теперь в руках его был рисунок Тинча. Отхлебнув молока и закусив хлебом - ткнул пальцем в бумагу:

- Это что за загогулина? Да нет, не эта...

- Кстати, - как бы невзначай прибавил он, - трое пачкунов, что опозорили школу, больше не будут ходить на занятия. Хотя я, конечно и потеряю на этом кое-какие дивиденды... Это ты мне здорово удружил, поросёнок... Но здесь прав ты: художник не должен опускаться до такой низости...