Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

- Это смерч, - пояснил Тинч. - Смерч, летящий с моря.

- Хм... Так тебе доводилось наблюдать это явление? Какой ты счастливый! Так... А это что за девица? И где у неё подбородок? Да и руки, пожалуй, тяжеловаты... Не её это руки...

И вдруг как-то по-особенному, с дружеской усмешкой, снизу вверх посмотрел на Тинча.

- А я, кажется, знаю, кого ты хотел изобразить... Подай-ка... со стола... листок бумаги и карандашик!

- Судя по всему, она чаттарка. Так? Это значит, скулы, выраженные надбровные дуги, миндалевидные глаза, так? Изобразим ее сидящей... Руки она должна держать вот этаким манером...

- Откуда вы знаете?

- Так сейчас модно. Далее. Ну-ка... - он мельком заглянул в рисунок Тинча.

- Носик с горбиночкой, глазки чуть навыкате... Тонкие, слегка изогнутые губки...

- Вот, а теперь смотри!

И с листка на Тинча, грациозно изогнувшись в причудливой формы кресле, посмотрела его Айхо.

- Нагляделся? - спросил художник. Тинч инстинктивно потянулся рукой за изображением.

- Нет уж, нет уж! - сказал Моуллс. Неожиданно ловко приподнявшись с места, он поднёс листок бумаги к одному из канделябров. Рисунок вспыхнул и опеплился. Моуллс швырнул то, что от него осталось, в блюдце для окурков.

- Потом, как-нибудь, нарисуешь сам... Сам! И, наверняка - гораздо лучше. Назавтра, помимо исполнения обязанностей, начнёшь посещать занятия. Время для приёма пищи выкроишь по своему усмотрению. Об оплате уроков не беспокойся, старина Моуллс... и это как-нибудь переживёт... Да, ещё! Стамеска - это, друг мой - орудие труда, инструмент, а ни в коем случае не оружие. Согласен? Хотя... и тебя можно понять. Я бы на твоём месте... да... Иной бы просто пырнул наглеца его же стамеской в брюхо. Но за испорченный портрет - вычту. Нашёлся, тоже мне... герой романа.

В обрюзгшем лице его при этих словах что-то изменилось. Теперь он действительно походил на того молодого человека с портрета.

- А... Можно я принесу показать другие рисунки?

- Завтра, друг мой... Завтра... Боже, какое это великое, замечательное слово - "завтра"... Да, и спасибо за хлебушек!

3

Однако с завтрашним днем ничего не получилось. Моуллс, простуженный и усталый в скитаниях и поисках натуры, слёг и велел никого не принимать. Тинч по-прежнему обитал в маленькой комнатке в мансарде, только свободного времени поубавилось. В группе он оказался самым молодым, но память о его похождениях и способностях заставляла учеников держаться с ним с боязливой почтительностью. Среди них ему было не очень ловко. В такой обстановке у человека легко заводятся льстецы и завистники. Впрочем, со временем появились и настоящие друзья.

Учебные предметы давались легко. Он быстро и с радостью понял, что почти неощутимые простым глазом закономерности построения мира, что когда-то открылись ему в камне, на самом деле давным-давно известны и вовсе не являются его фантазиями. Правда, законы перспективы он сначала воспринял в штыки, это сильно расходилось с тем, как наблюдал пространство он. Тем не менее, он с готовностью и даже какой-то жадностью впитывал то, о чем говорили преподавателями. Книги по истории искусств в библиотеке Башни, куда он наконец-то получил доступ, он просто проглатывал и спустя какой-то десяток дней стал не просто изумлять, но и пугать учителей. Ему рекомендовали отдохнуть и не загружать излишне голову! А если у меня в голове полно свободного места? - спрашивал Тинч.

Линии... простые и сложные. Штриховка верная и неверная, "соломой". Приготовление красок. Мазки: "вороньи глазки", "снопики", "домики", "гвоздики", "мышиные хвостики", "крылышки"...

Его работа кипела. Обретя возможность свободно пользоваться не только карандашом и бумагой, но даже кистями и полотном, он продвинулся настолько, что однажды Хэбруд, преподаватель истории искусств, присмотревшись к одному из рисунков, с одобрением заметил, что Тинчу неплохо бы вновь повидаться с Моуллсом.

И вот, однажды вечером он, бережно сжимая в руках папку с самыми лучшими работами, снова постучал в дверь мастерской главы школы.

В ночь перед этим событием его посетил ужасный сон.

Что-то тёмное, напоминавшее гигантскую птицу, огромное как поле, опустилось за городом. Из глубины чудовищного брюха опустилась лестница и все жители города потянулись к этой лестнице.

Они поднимались и там, внутри, в огромном зале, снимали друг с друга одежду. Далее они стадом брели в обширный водный зал, где, смеясь и брызгаясь, отмывали тела от пота и грязи. Ещё далее - столь же огромный зал с бассейном, наполненным жидким тёплым маслом. Окунувшись в масло, люди, оставляя по полу жирные капли, весело спешили в следующий зал, где вываливались в муке. В последнем зале дышали жаром и шипели раскалённые сковородки...