Роберта Джеллис - Бык из моря

— Переверни его! Переверни! — крикнула от дверей Федра. — Как ты вообще можешь смотреть на него?

Ариадна и не могла — но оказавшись у нее на руках, малыш затих. Услышав крик Федры, он заворочался и тоненько всхлипнул. Помимо воли Ариадна качнула его, и он икнул. Она набросила на голову младенца угол пеленки.

Она, лишь она одна виновата, что бедный малыш отвергнут. Она не пророчица. Она не поняла смысла Видения Диониса и была слишком уверена, что проклятие Посейдона падет на весь Кносс, а может — и на весь Крит. Она произнесла это вслух, и пророчество услышали многие. Она убедила всех, что плод Пасифаи — величайшее зло. Да, дитя было проклятием — жесточайшей местью Посейдона, но если оно и несло зло, то лишь самому себе. Миносу никогда не забыть, что он пытался обмануть бога. Каждый раз при взгляде на младшего сына он будет видеть голову быка.

Уколы совести жалили больно; Ариадна сердито обернулась к Федре.

— Иди сюда и забери из колыбели всю эту гадость, — рявкнула она. — Что с тобой такое? Малыш не виноват, что родился уродом. Это вы чудовища, а не он. Как ты могла бросить беспомощное дитя валяться некормленым в собственной грязи? Убери и немедля пришли сюда этих дур-девок.

— Они не придут, — мрачно предрекла Федра.

— Придут или будут разорваны в клочья. — В черных глазах Ариадны полыхнули алые искры, и Федра попятилась. — Попробуй сбеги — я найду тебя и выпорю собственноручно, а уж что сделает с тобой мать — лучше не думать. Нет уж, делай, как я велю. Можешь сказать этим дурам, что им не придется нянчить ребенка, но пусть принесут мне чистый тюфячок в колыбель, теплую воду для купания и масло, чтобы смазать дитя. И мне нужна кормилица.

— Вот уж этого тебе точно не получить, — заявила Федра. — Грози, не грози — не выйдет. Эта тварь едва не откусила соски тем женщинам, что пытались его покормить. Мы пробовали дважды — третью я искать не возьмусь.

Ариадна уже готова была сказать Федре, чтобы она не несла чепухи — дитя должно есть, — но вдруг осеклась. Ей подумалось, что если этим ртом и можно что-то сосать, то только длинный коровий сосок.

— Тогда принеси бутылку с длинным горлышком, только маленькую и горшочки с теплым молоком — коровьим, овечьим и козьим. Шевелись! Ну что ты за дура? Он урод, бедный малыш, но он всего лишь дитя.

— Это проклятие для всех нас!

— Нет, — Глаза Ариадны снова наполнились слезами. — Только для себя самого, и до последних дней жизни — горькое напоминание царю Миносу о том, как он пытался обмануть Посейдона.

Служанок Федра сумела пригнать обратно — пообещав, если они не пойдут, пожаловаться царице Пасифае. Девушки осторожно вошли в детскую. Страхи их немного унялись, когда они увидели, что Ариадна с младенцем на руках бродит по комнате, укачивает его и агукает, словно это обычный ребенок. Одна, держась сторонкой, внесла бутылочку и горшочки с молоком. Другая на вопрос Ариадны ответила, что овечье молоко считается самым полезным и лучше всего заменять материнское именно им. Ариадна велела ей перелить овечье молоко в бутылочку. Потом уложила младенца на колени, чуть приподняла, чтобы он не задохнулся, и капнула в открывшийся для крика рот пару капель молока.

Крик сразу же оборвался. Рот закрылся... — глоток... — и жадно распахнулся вновь. Молоко убывало с потрясающей быстротой, малыш оторвался от него всего дважды — когда попытался добраться до горлышка побыстрее и пролил молоко и когда чуть не выбил бутылочку из руки Ариадны. Когда дитя насытилось и срыгнуло, Ариадна выкупала его, обсушила и запеленала — однако пеленки почти мгновенно вновь распахнулись от взмахов младенческих ног и рук.

Только тогда она пригляделась к нему внимательнее. Он был едва ли не вполовину больше, чем любой новорожденный, и ей вспомнилось, как он, отрываясь от ее руки почти всем телом, тянулся за молоком. Ариадна снова сморгнула слезы. Малыш был очень силен. Посейдон сделал все, чтобы природа не помешала ему отомстить. Если младенец и получил какой-нибудь Дар, то Дар этот — сила. Ариадна попробовала перепеленать его, но он не терпел ограничений в движении и поэтому вопил и лягался — причем весьма ощутимо, — пока она не сдалась.

Она гладила его по мохнатой головке — и он постепенно затих; тогда она уложила его на живот, повернув черную мордочку так, чтобы она не упиралась в тюфяк, и прикрыла одеяльцем. Ариадна продолжала гладить его — и постепенно большие глаза закрылись, а черные ноздри затрепетали от тихого храпа. Он заснул.