Дмитрий Таланов - Школяр

Стриженные под корень русые волосы Эши были спрятаны под шерстяным подшлемником. Её лицо напоминало теперь Филю итальянскую мадонну или совсем молодого юношу.

Шлем с забралом она несла в руке. Перчатки были пристегнуты к поясу, как и довольно потрепанные на вид ножны меча. Эша словно раздалась во все стороны и стала более приземистой, а ширине её плеч в латах позавидовал бы Ирений. Её щеки горели в предвкушении путешествия.

Когда они повернули направо от моста, она вдруг вздохнула:

— Буквально переживаю за тебя, Филь! Отчетливо вижу в тебе счастливого человека, который что хочет, то делает. Это и пугает. Ты пытайся иногда заглядывать дальше, чем видно сейчас. И еще подумай, пожалуйста, как избавить мир от этого железа! — Она постучала себя по груди. — В этой сбруе я через неделю буду вонять как настоящий кавалер!

Достав раковину, она отвернулась. Она стояла так довольно долго, прежде чем опустить её перед собой на песок. Филя защекотали иголочки близкорасположенных Врат, а потом они сами развернулись перед ним невидимым на солнце занавесом, за которым виднелось поле созревшей пшеницы.

Вспомнив о валяющейся в сундуке раковине, Филь взмолился:

— Эша, я не понимаю, как вы это проделываете с Лентолой! Научи!

Она покачала головой.

— Это не для тебя… не надо. Оставайся таким, какой ты есть. Если когда-нибудь ты научишься, я буду знать, что в твоей жизни произошло что-то очень страшное. Только это сможет изменить тебя, именно тебя, настолько, чтобы раковина открыла Врата. Но это будешь уже не ты.

Филь в очередной раз испугался зловещих предсказаний, связанных с раковиной, и опять решил забыть про неё. Не успела Эша шагнуть за прозрачную занавесь, он крикнул:

— Постой! — У него задрожали губы, и он потерянно шмыгнул носом. — Эша, возвращайся когда-нибудь!

— Я вернусь, — улыбнулась она, — даже не сомневайся. А знаешь, ты отлично смотришься на фоне этого замка!

Филь провел остаток лета в остервенелом труде, не имея ничего другого, чем еще заняться. Но ему не было скучно от однообразной работы. То немногое, что успела сказать Эша за свой визит, принесло ему больше пищи для размышлений, чем всё общение с девицами Алексы.

Он переваривал услышанное вплоть до конца августа, когда, за неделю до отъезда в Алексу, в Хальмстем прибыла коляска, присланная за ним из Меноны. А накануне, тотчас после заката, Мастер вызвал Филя к себе. На столе перед ним россыпью лежали оторванные углы чертежей с подписью Хальмстемского архитектора, короткая записка Эши и осколки раковины.

Главный имперский архивариус Кардо Хозек, пятидесяти лет, юрист средней руки и большой крючкотвор, был человеком, которого ненавидела вся округа. По этой причине его обширное поместье, за исключением сданных в аренду полей, окружала стена двухметровых зарослей колючей чилики, а дом представлял собой крепость. Он возвышался посреди старой дубравы, массивный, трехэтажный, многоугольной формы, с узкими бойницеобразными окнами на первом этаже, шире — на втором и большими на третьем.

Над домом торчали четыре печные трубы. Стены из чилики сходились к въездным воротам, сваренным из заостренных кованых прутьев, за которыми, брызжа слюной, метались в ярости два пса. Кучер остановил коляску у ворот и окликнул Филя, направившегося исследовать цепь, связывавшую их створки:

— Даже не думай! Сейчас выйдет хозяин, он откроет. Этих тварей слышно на другом конце поместья.

— А он что, самолично запускает сюда? — поразился Филь. Его голос потонул в хриплом лае.

— Бывает, что разрешает своим детям, но только когда в отъезде. Там внутри есть всё, что душе угодно, даже лес и река, им никто не нужен. А тех слуг, которые рвутся наружу, господин Хозек сразу увольняет. Я сижу тут уже второй год, постоянно вожу его в Кейплиг, но чувствую, что скоро тоже захочу уйти. Эх, если б он платил чуть меньше!

Филь покрутил головой, разглядывая уменьшенную версию Алексы. Он начал понимать, почему близнецы сделались его друзьями с первого дня их знакомства: в сравнении с ними он свободен, как птица.