Булат Окуджава - Будь здоров, школяр

Булат Шалвович Окуджава

БУДЬ ЗДОРОВ, ШКОЛЯР*

Повесть

* Отдельные мотивы повести использованы в кинофильме "Женя, Женечка и "катюша"". Сценарий к фильму написан Булатом Окуджавой совместно с кинорежиссером Владимиром Мотылем, поставившим этот фильм в 1967 году.(Примечание ред.)

Посвящаю моим сыновьям Игорю и Антону

Это не приключения.

Это о том, как я воевал.

Как меня убить хотели, но мне повезло.

Я уж и не знаю, кого мне за это благодарить.

А может быть, и некого.

Так что вы не беспокойтесь. Я жив и здоров.

Кому-нибудь от этого известия станет радостно,

а кому-нибудь, конечно, горько.

Но я жив. Ничего не поделаешь.

Всем ведь не угодить.

СЕНО-СОЛОМА

И детстве я плакал много. В отрочестве - меньше. Н юности - дважды. Первый раз это было перед самой войной, вечером. Я сказал девочке, которую любил, сказал с деланным равнодушием:

- Ну что ж, раз так, значит, конец...

- Ну что ж, значит, конец, - неожиданно спокойно согласилась она. И быстро пошла прочь. И тогда я заплакал - ведь она уходила. И утирал слезы ладонью.

Второй раз я плачу сейчас здесь, в моздокской степи. Я несу командиру полка очень ответст-венный пакет. Черт его знает, где он, этот командир полка! Песчаные холмы похожи один на другой. Ночь. А я второй день на передовой. А за невыполнение задания - расстрел. А мне восемнадцать лет.

Кто это скачал о расстреле? Это Коля Гринченко сказал, когда я отправлялся. У него была красивая улыбка, когда он говорил об этом.

- Держись, а не то кокнут, и все...

Приставят меня к стенке. Впрочем, какие здесь стены.

И я утираю слезы. "Ваш сын оказался трусом и..." Так будет начинаться извещение... Ну почему это именно меня послали с пакетом? Вот Коля Гринченко - такой сильный, ловкий парень. Он бы уже давно добрался. Сидел бы сейчас в теплой землянке штаба полка. Пил бы чай из кружки. Подмигивал бы связисткам и улыбался красивым ртом.

А вдруг сейчас ухнет мина? Отыщут меня утром. Командир полка скажет командиру батареи:

- Что же это вы, лейтенант Бураков, неопытного солдата послали? Не дали осмотреться человеку, привыкнуть. Вот из-за вашего равнодушия погиб хороший человек.

"Ваш сын пал смертью храбрых при выполнении ответственного оперативного задания..." Так будет начинаться извещение...

- Эй, куда идешь?

Это мне кричат. Я вижу там окопчик, и из него мне рукой машут. Мало ли куда я иду?

- Стой! - кричат за спиною.

Останавливаюсь. Подхожу. Кто-то с силой втягивает меня в окопчик за рукав.

- Куда шел? - зло спрашивают.

Я объясняю.

- А ты знаешь, что там немцы? Еще бы сто метров...

Мне объясняют. Это наш передовой дозор, оказывается. Потом меня долго ведут в землянку. Командир полка читает донесение и посматривает на меня. И я чувствую себя тщедушным и маленьким. Я смотрю на свои не очень античные ноги, тоненькие, в обмотках. И на здоровенные солдатские ботинки. Все это, должно быть, очень смешно. Но никто не смеется. И красивая связистка смотрит мимо меня. Конечно, если бы я был в сапогах, в лихой офицерской шинели... Хоть бы дали чаю. Я бы посидел за этим столом из ящика. Я бы сказал этой красавице о чем-нибудь таком... Конечно, у меня такой вид...

- Идите на батарею, - зло говорит командир полка, - и скажите вашему командиру, чтобы он таких донесений больше не посылал.

Он делает ударение на слове "таких".

- Хорошо, - говорю я. И слышу тихий смех красивой связистки. Она смотрит на меня и смеется.

- Вы давно в армии? - спрашивает полковник.

- Месяц.

- В армии нужно отвечать не "хорошо", а "есть"... и потом, это... носки вместе, пятки врозь...

- Сено-солома, - говорит кто-то из темнот угла.

- Я знаю, - говорю я. И выхожу. Почти бегу.

Опять степь. Идет снег. И тишина. Как-то даже не верится, что это фронт, передовая, что рядом опасность. Теперь-то уж я не собьюсь с пути.

Представляю, как смешно я выглядел: расставленные ноги, и руки в карманах шинели, и пилотка, натянутая на уши. А эта красавица... И даже чаю не предложили... Коля Гринченко, когда говорит с офицерами, всегда чуть улыбается. И очень изящно козыряет и говорит при этом: "Так точно". А мне слышится: "Приказывай, приказывай. Я-то тебя насквозь вижу". Он-то видит. А ботинки у меня здоровенные. Это даже хорошо. Увесистая мужская нога. И снег хрустит. Мне бы только шапку-ушанку, и я не выглядел бы таким жалким. Вот сейчас приду, доложу. Напьюсь горячего чаю. Посплю. Теперь я имею право.

За спиной у меня автомат, на боку - две гранаты, с другого бока противогаз. Очень воинственный вид. Очень. Кто-то сказал, что воинственность - признак трусости. А я трус? Когда в восьмом классе мы поссорились с Володькой Аниловым, я первый крикнул ему: