Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Крепость, верней, целый город, укрывавшийся за крепостными стенами, звался Истерией, как и всё наше государство. Стоило мне миновать ворота, и я сразу увидел королевский замок во всём его великолепии. От самого входа к нему вела широкая дорога, мощённая ровным булыжником. Шагая по ней, я с любопытством разглядывал окружающие строения. Тут было множество лавок и мастерских: две кузницы, три оружейных, четыре трактира. Целых четыре, представьте! Я недоумевал: и на что им столько пивных, неужели нельзя обойтись одной?

Мне и ещё кое-что сразу бросилось в глаза: в Истерии не существовало такого явления, как бедность, она тут даже и не ночевала! Во всём, что меня окружало, чувствовались солидность, основательность и достаток. Никаких следов нужды, ни намёка на возможность преступлений, ничего такого. Снаружи, за этими толстыми стенами, нищета и лишения были представлены довольно широко, и где бы вы ни находились, вы безошибочно угадывали их признаки в любой местности нашей благословенной страны. Попрошайки, наводняющие городские улицы и перекрёстки, лавчонки, закрытые по причине банкротства хозяев, и сами хозяева, понуро сидящие у дверей, бывшие карманники с культями вместо двух отрубленных пальцев на правой руке. И конечно же запахи. Вонь гниющих отбросов, вонь, доносящаяся из сточных канав, вонь экскрементов, человеческих и скотских. Эй, прохожий, гляди под ноги, как бы тебе не вляпаться в... в... ну, сам догадаешься, во что, только принюхайся как следует... А грязь! Господи, видели бы вы, во что превращаются просёлочные дороги после хорошего ливня!

Так вот, повторюсь: в столице Истерии начисто отсутствовали подобные явления, равно оскорбительные для взора и обоняния людей приличных и достаточных. За оградой из крепостных стен всё сияло чистотой, всё было сверкающим, свежевыкрашенным, ярким, всё казалось новеньким как с иголочки. Местные жители, встретившиеся мне по пути ко дворцу, все как один были хорошо упитанными и выглядели здоровыми и вполне довольными своей жизнью. Несколько мгновений я ощущал в душе что-то вроде раздвоения: мир, где я очутился, казался мне каким-то сказочным, нереальным, и в то же время он мне не мерещился, я сам находился в его пределах и брёл, с трудом передвигая ноги, по его дороге, вымощенной замечательно ровным булыжником.

Разумеется, со вздохом подытожил я свои размышления, всё или почти всё упирается в деньги. В городе Истерия живут самые богатые люди страны, начиная с короля и королевы и заканчивая придворной челядью. Наверняка даже у этого воина, что нас сопровождает, жалованье раз в пять больше, чем у государственного чиновника где-нибудь в провинции. О мелких лавочниках и мастеровых я уж и не говорю.

Я поймал себя на том, что испытываю ко всему увиденному довольно сложные чувства. И мне стало неприятно и как-то неловко за себя. Я привык смотреть на всё и всех взглядом циника и ничего не принимать близко к сердцу. И не раз, особенно в последние дни, убеждался, что подобное отношение к жизни является для меня единственно возможным. К тому же от голода и усталости, от жуткой ночи под ледяным дождём мне было по-настоящему худо. Но вот поди ж ты, я пристально вглядывался в окружающее и испытывал, с одной стороны, острейшую неприязнь к столице, которая присвоила себе всё самое лучшее, что было в стране, высосав из последней все соки, и в одиночку этим пользовалась, а с другой – не менее острую зависть к тем, кому посчастливилось здесь родиться и жить – в достатке и безопасности.

Дворец по мере нашего к нему приближения, казалось, становился всё больше. Когда мы очутились у входа, я задрал голову, чтобы взглянуть на башни. Отсюда они выглядели просто неправдоподобно высокими, и гербы на знамёнах сделались неразличимыми. От усталости у меня подкосились ноги, и я бы непременно растянулся, не поддержи меня стражник.

– У многих голова кругом идёт от восхищения, – вполголоса сказал он. В тоне его угадывалось сочувствие. Я не стал разубеждать этого глупца, что едва устоял на ногах не от восторга перед величием дворца, а от голода и изнурения.

Нас без промедления провели во внутренние покои дворца. Здесь царила прохлада, и мне снова стало зябко. Я втянул носом воздух. В горле защекотало. Я с тоской понял, что заболеваю. С каким удовольствием я растянулся бы сейчас на любой из кушеток, что стояли вдоль стен. Но о подобном нечего было и мечтать.

– Сюда, – произнёс воин, и мы гуськом прошли в небольшую комнату, в дальнем углу которой был накрыт стол с закусками и прохладительным питьём. Я первым к нему подобрался и стал с невероятной скоростью запихивать в рот еду, какая только попадалась мне под руку, – печенье, кусочки жареного мяса, какие-то фрукты, маленькие пирожки. Может, для кого другого это были и лёгкие закуски, для меня же, вконец оголодавшего, королевские угощения должны были заменить собой несколько пропущенных завтраков, обедов и ужинов. От жадности я даже оттёр от стола какую-то старуху, пытавшуюся просунуть иссохшую руку мне под локоть и взять с тарелки кусочек пирога. Я сам его ухватил свободной рукой. В другой у меня была зажата полуобглоданная цыплячья голень.