Дождь всё лил и лил. Толпа вокруг меня стала понемногу редеть. Сперва от ворот ушли всего двое-трое, да и то очень неохотно, но потом и все остававшиеся последовали их примеру, причём довольно резво, так, что только пятки засверкали. Все как один решили отложить рассмотрение королём их тяжб и просьб до той поры, когда погода станет более благоприятной для долгого ожидания. Вскоре я остался один.
И тогда, впервые за всё время своего нахождения под ледяным душем, я сдвинулся с места. Заледеневшая одежда стала жёсткой, как древесная кора, она трещала при каждом моём шаге. Но я всё же добрёл почти до самых ворот, до места, где прежде стоял тот, кто явился раньше всех и был первым в очереди. Я снова воткнул конец посоха в расщелину между булыжниками и, опершись на него, продолжил своё бдение.
Стражники больше надо мной не потешались. Просто пялились на меня во все глаза, как на какую-то диковину. Глубокой ночью под непрекращающимся дождём караул сменился. Те воины, что покидали свой пост, что-то зашептали на ухо своим товарищам, указывая на меня, и новые стражники все как один вперили в меня взоры, горевшие любопытством. Но никто из них не смеялся. Даже не улыбнулся ни один.
Почувствовав, что лёгкий пух вокруг моей верхней губы обрастает сосульками, я стал их потихоньку слизывать и глотать, меня обрадовало, что можно таким образом напиться и сэкономить скудные запасы воды в мехах, что были у меня с собой. В какой-то момент, стоя в ледяном панцире, в который превратилась моя ветхая одежда, я вдруг перестал ощущать холод и, представьте себе, задремал. Стоял и спал всё в той же позе, опираясь на посох. А проснувшись, решил было, что уже умер: глаз мне было не открыть. Верхние и нижние ресницы смёрзлись, и мне пришлось раздирать их пальцами. Ну и натерпелся же я страху, пока не понял, в чём дело. Только немного придя в себя, я вдруг сообразил, что дождь-то прекратился! Вокруг было тихо, как в могиле. И так же темно. Но я чувствовал, что солнце взойдёт совсем скоро.
И не ошибся. Приятно было осознавать, что есть на свете вещи, на которые всегда можно рассчитывать. Пусть даже их совсем немного. Солнечные лучи разогнали мрак, и в воздухе повеяло теплом. Лёд, которым я оброс за ночь, стал понемногу таять. Занимавшийся день обещал стать вполне типичным для этого времени года. Вокруг моих ступнёй образовалась преизрядная лужа, но я это проигнорировал в точности так же, как и вчерашний ледяной ливень. Не сошёл со своего места и не переменил позы.
Солнце поднималось по небосклону всё выше, мне стало тепло, даже жарко, и вскоре удушливый пар перестал подниматься над моей одеждой – она полностью высохла. И тогда мне отчего-то вдруг снова сделалось зябко. Не иначе как сказались перепады температур, которые были слишком уж значительны даже для моего закалённого тела. Меня пробрала дрожь, а вскоре озноб настолько усилился, что я с трудом удерживался на ногах, трясясь всем телом и цепляясь за посох. Но я не собирался поддаваться этой слабости. Столько всего перенёс, вытерплю и это. Упрямства мне было не занимать. Тут караул снова сменился, на свои посты вернулись те, кто ночью отправлялся отдыхать. В общем, можно сказать, старые мои знакомые. Они меня, конечно же, тоже узнали, но не поприветствовали, а только головами покачали – озадаченно и недоуменно.
Мало-помалу к воротам стали подтягиваться и просители. Многих из них я ещё со вчерашнего дня запомнил. Например, как они бежали прочь во весь дух, потому что погода, видите ли, оказалась чуть хуже, чем они рассчитывали. Время близилось к полудню, и один из этих «героев», высокий краснолицый толстяк, подошёл ко мне и оттопыренным большим пальцем повелительно указал назад, через плечо:
– Ступай на своё место, убогий!
Гигантским усилием воли я подавил дрожь, которая всё ещё меня нещадно трепала. Иначе этот недоумок мог бы вообразить, что я трясусь от страха перед ним. По правде говоря, вид у него и впрямь был довольно-таки устрашающим, и в иной ситуации я, возможно, в самом деле здорово бы перетрусил при одном взгляде на его злобную рожу. Но теперь я был просто физически неспособен ощутить что-либо кроме жуткой, каменной усталости, кроме изнурения, какого никогда ещё прежде не испытывал. В другое время я, что греха таить, скорей всего, беспрекословно выполнил бы его требование. А что вы хотите, он был на целую голову выше меня и в два, а то и в три раза толще! Но сейчас я был не в силах сдвинуться с места.
Читать дальше