Макс Далин - Берег Стикса

Она просто расположилась на засаленном продавленном диване, оставшемся от отца, воняя гнилью и мочой так же, как и сам диван, а Милка просто подобралась поближе, когда она захрапела, и перерезала ей горло все тем же ножом. А потом выпила ее кровь прямо из горла.

Кровь была невкусная. А мясо – и подавно. Какая-то тухлая дохлая кошка. Тощая – одни кости – и насквозь гнилая. Но где взять другое? Страшно…

После того, как Принц пропал, Милке все время было страшно.

Первое время она вообще не выходила на улицу – сидела целые ночи перед телевизором, размышляя, что теперь делать. А потом голод стал так нестерпимо силен, что пришлось выйти волей-неволей.

Вместе с голодом усилилась и злоба. Они все виноваты, что у Милки опять скрючились пальцы и ногти покрылись какими-то заскорузлыми синими наростами. Они виноваты, что засыпать стало тяжело, а просыпаться больно, будто все кости заржавели. А самое главное: они виноваты в том, что у Милки украли Принца.

Им всем нужно было отомстить. И Милка превратилась в ночной кошмар для тех, кто выглядел безопаснее всего, потому что сам боялся.

Ей попадались бомжи и бродяги, бездомные дети и загулявшие до смерти пьяные – не часто, но достаточно, чтобы иногда утолять голод и злобу. Выпитая кровь грела ненадолго – и Милка делалась все голоднее, а поэтому – все хитрее и безжалостнее.

Иногда на улице ей казалось, что ночной ветер пахнет Принцевой кровью. Но всегда только казалось. Мир был – помойка. Отовсюду воняло гнильем, тухлые лужи растекались под ногами, загаженные дороги сочились весенним гноем – и Милка дышала отравленным воздухом, не понимая, что это ее собственный запах…

Милка бросила обгрызенную бомжихину ляжку и встала. Пропитанная ядом мертвечина только раздразнила ее голод и злобу. Все внутри болело ломающей нудной болью – и кости, и набитый, тяжелый, но несытый желудок. Мутило – и впору было вывернуть из себя ошметки мяса и выпитую кровь, но жалко было, жалко! Где возьмешь другое?

Милка в сердцах, торопясь, дергая, швыряя, распихала куски бомжихи по полиэтиленовым пакетам, кучей засунула их в холодильник. Голову с закаченными глазами, с пегими клоками сальных волос в кровавых ошметках и кишки с омерзением сгребла в мешок для мусора. Намочила половую тряпку и ногой развезла кровавую жижу по грязному полу.

Надо же привести квартиру в порядок.

Потом Милка с проклятиями натянула пальто, обмотала голову платком и влезла в ботинки. Надо идти к мусорным бакам – не в мусоропровод же выкидывать эту заразу! Вот так каждый раз – поганая домашняя работа! Никак не избавишься от грязи раз навсегда – все время накапливается и накапливается. Глаза бы не глядели!

Милка выключила мертвый пыльный светильник, не взглянув в ослепшее зеркало, тщательно заперла дверь и вышла на улицу.

Моросил дождь. Мир расквасился и размок. Под ногами хлюпала вода, идти было тяжело и мерзко – дико мерзко и тяжело делать каждый следующий шаг. Двигаться всегда было противно, но сейчас двигаться было противно вдвойне. Бросить бы все это дерьмо прямо здесь и пойти домой – лежать, смотреть телевизор…

Опасно.

Милка привычно прошла несколько дворов – страх заставлял ее относить окровавленные объедки подальше от собственного логова. В этот раз она выбрала помойку около пижонского кирпичного дома, заселенного, судя по стеклопакетам и торчащим из окон «тарелкам» спутниковых антенн, «новыми русскими». Европейского вида чистенькие бачки на колесиках стоят прямо у подъездов – подумаешь, какие мы… Бросила пакет в бачок прямо сверху, не стала закапывать в мусор – найдут так найдут, пусть этих богатых тварей в милицию затаскают, так и надо…

И тут в гнилом воздухе повеяло сладким холодом. Запах был так восхитителен, что Милка помимо воли облизнулась и сглотнула, а уж потом обернулась, совершенно отчетливо ожидая увидеть Принца.

Не увидела.

Высокая, холеная, бледная, жутко красивая девица стояла перед ней, меряя ее странным напряженным взглядом. Огромные глаза девицы окружала густая тень длиннущих ресниц, отчего глаза казались еще больше и темнее; толстенная глянцево-черная коса, перекинутая через плечо, перевитая зеленой лентой, кончалась где-то ниже колен, обтянутых золотыми чулками; короткая куртка болотного цвета выглядела как-то по-военному, а туфли на безумных «шпильках» были как из полированного железа склепаны.

И похоже все это было на панночку из старого фильма «Вий», с Куравлевым в главной роли, только переодетую по-современному – до того показалось Милке похоже, что она стала ждать, когда кровавая слеза выкатится на щеку у девицы из глаза.