Михаил Соколов - Властитель

– Пять километров четыреста пятьдесят метров.

Что ж, я определился – теперь уже в пространстве – и вот уже иду.

Вскоре коротко пролился дождь. Освеженный лес пах погасшими угольями. Все деревья знакомые, что не удивительно, ибо дом свой человек привык обустраивать по образу и подобию своей мечты, за которой ясно проглядывала древняя Земля. Звериная тропа вела меня в нужном направлении, скользя под влажным пологом крон, среди цепляющихся веток кустарника. Все же я был чужим здесь, и лес замирал, пропуская меня, а следом вновь трещал, чирикал, свистел и влажно дышал в затылок.

Тропа нырнула в овраг. Сумрачно, влажно. Над головой переплетение лиан. Словно в гроте. Меж камней блеснул ручеек – глинистая змейка в узорах плывущих листьев, щепок, мусора. Невидимые твари словно птицы бились в сухих ветвях, затянутых паутиной мхов, среди покрытых корой скелетов давно усопших деревьев. Комбинезон камуфляжно засерел, словно покрылся грязью, и тут же, едва я выбрался наверх, зацвел яркими пятнами, будто оброс листьями.

Я остановился по сигналу корабельного Мозга. Дошел. Огляделся – ничего, тишина. Нет, что-то… что-то… в глазах ли рябит? Или мутнеет?.. Да, в самом деле. Вон ветка впереди, листья четко вырезаны в солнечном луче, а по краям – нерезкий контур, словно поляризация, словно мягкое наложение… И стволы, трава. Какая-то тварь высовывает коричневую меховую голову без глаз и ноздрей – пасть, уши, – а сбоку тоже зыбкий контур.

Я нагнулся, зацепил сучок, бросил вперед. Деревяшка только взлетела – оборвалась дуга, – словно невидимое стекло. Ясно, поле. Я подошел ближе. На ощупь – ничего, но держит. Надавил – сразу будто гранитная плита. А тварь с той стороны то голову высунет из-за дерева, то спрячет, высунет-спрячет, словно играет – не доберешься…

Ладно, поле как поле. Пока лучше придерживаться этой версии. Я не стал терять время. Настроил эмиттеры на медленное давление и сузил угол до острого. Мозг яхты подключил корабельные ресурсы. Не удалось пробиться плазмой, попробуем медленное давление.

Я помогал себе усилиями мышц: мускулы напряжены, ноги зарываются в мягкую землю, руки мертво впивались ногтями в кору деревьев. Ничего не происходило. Стоял, словно расшалившийся ребенок, упершийся лбом в сену. Свет померк. От напряжения побелели ногти, а в ушах звенело, звенело – голова сейчас лопнет. Мне казалось, что тонкий зудящий и ритмичный звук в ушах не удары крови – поддается чужое поле. Конечно, несколько раз, еще на Уране, мне с товарищами удавалось проделать подобное. Правда, поля были другой природы, но какая, в сущности, разница? Пальцы, сдирая слой коры, скользили, перехватывали дальше, еще дальше. Уже ничего не слышно. И не видно. В глазах – кровавые зайчики, в ушах – словно лопнуло что, – зудящий вопль впился в череп – исчез. Порог слышимости. Еще немного… ветка треснула… еще, чуть-чуть…

… Когда я вновь пришел в себя, легкий ветерок нежно остужал мне лицо. Травинка, нагнувшись, щекотала висок. Яхта сообщила, что, несмотря на все усилия, проникновение не удалось. Я подумал, что моя активность последние дни, возможно, была попыткой просто обмануть самого себя, желанием спрятаться за видимым результатом пусть и бесцельных действий. Я осознал, что давно забыл, что для этого мира являюсь Богом, Творцом, Создателем! Что лишь по моему образу и подобию, по моим критериям лучшего-худшего создано все. Я почувствовал такую безнадежную усталость, что лишь удобнее прислонился спиной к стене поля и погрузился в размышления, как в омут. А руками, незаметно для себя то зарывался в жирную землю, сминая ломкие и прохладные пластинки опавших листьев, то похлопывал, оглаживал неосязаемую преграду за спиной. Я хотел сделать усилие, чтобы понять, что произошло. Однако усталость сломила меня, и я погрузился в полусон-полуявь; не закрывая глаз, смотрел прямо перед собой, в лес – и не видел, а руки беспокойно гладили скользкое сухое поле – ничего не ощущая.

Однако это дремотное состояние меня не испугало, оно не помешало даже встать и пройти несколько шагов к стоявшему невдалеке Мирабу Мамедову, мрачно закутавшемуся в темно-синий плащ, материя которого шелковисто поблескивала на солнце. Он стоял в тени огромного дерева, и даже просторные складки одежды не могли скрыть огромного брюха. Я подошел к нему, понимая, что граница поля как-то естественно осталась позади, и я мимолетно подумал: "Как все просто. Как все просто, когда перестаешь ограничивать себя собственным «я», когда перестаешь замуровывать мысль в темницу собственной уникальности".