Джин Вульф - Пыточных дел мастер

— Солдаты, — отвечал он. — Пандуры Автарха…

Иолента, от страха прижавшаяся полной грудью к бедру всадника на мерихипе, добавила шепотом:

— …чей пот — злато для подданных.

— Прямо — там, внутри Стены?

— Точно мыши. Впрочем, я так понимаю, при ее невероятной толщине там, внутри, места хватает. В коридорах и галереях ее обитает бесчисленное множество солдат, готовых оборонять Стену, подобно термитам северных пампасов, обороняющим свои земляные жилища со старый дуб высотой. Мы с Балдандерсом проходим ворота уже в четвертый раз — я уже рассказывал, что по пути на юг мы вошли в Нессус через эти ворота, а год спустя покинули его через другие, что зовутся Печальными. Недавно, возвращаясь с юга, мы шли через еще одни южные ворота — Хвалебные. И каждый раз любовались Стеной изнутри, как вы сейчас, и лица этих слуг Автарха так же взирали на нас. Не сомневаюсь, что среди них есть и те, кто выслеживает неких определенных преступников, и, завидев одного из таких, они устремятся наружу и схватят его.

Тут в разговор вступил человек, ехавший на мерихипе (как я узнал позже, имя его было Иона):

— Прошу прощения, оптимат, но я невольно слышал твои слова. Могу рассказать больше, если тебе будет угодно. — Доктор Талос покосился на меня. Глаза его сверкнули.

— Что ж, мы будем рады, но прежде сделаем одну оговорку. Разговор пойдет лишь о Стене и тех, кто обитает внутри нее. Это означает, что мы не станем задавать вопросов, касающихся лично тебя, и, в свою очередь, ждем от тебя той же любезности.

Всадник сдвинул на затылок потертую шляпу, и я заметил, что вместо правой руки у него — стальной протез.

— Ты понимаешь меня лучше, чем хотелось бы, как сказал один человек, глядя в зеркало! Признаюсь, я надеялся спросить тебя, зачем ты путешествуешь в обществе казнедея и отчего эта дама, прекраснейшая из всех, что мне доводилось видеть, идет пешком в пыли.

Иолента, отпустив его стремя, сказала:

— С виду ты беден и немолод, добрый человек. Тебе вряд ли подобает расспрашивать обо мне.

Даже в густой тени ворот я увидел, как прихлынула кровь к щекам всадника. Все, сказанное Иолентой, было сущей правдой: одежда его была поношенной и испачканной в дорожной пыли, хотя и чище, чем у Гефора, а обветренное лицо — изборождено морщинами. Наверное, целую дюжину шагов он проехал молча, но затем все же заговорил снова. Тон голоса его — ровного, ни высокого, ни низкого — был исполнен суховатого юмора.

— В старые времена владыки нашего мира не боялись никого, кроме собственного народа. Дабы оборонить себя, они выстроили великую крепость на холме в северной части города, еще не называвшегося Нессусом, ибо река еще не была отравлена. Многих разгневала постройка той цитадели, ибо они полагали законным правом своим без помех повергнуть владык во прах, когда того пожелают. Но другие уходили в плаванье на кораблях, странствовавших меж звезд, и возвращались с богатой добычей и новыми знаниями. И вот однажды вернулась из плаванья женщина, не привезшая с собой ничего, кроме пригоршни черных семян:…

— А-а, — перебил его доктор Талос, — так ты — профессиональный сказитель! Следовало предупредить об этом с самого начала, ибо мы, как ты, должно быть, видишь, — тоже нечто подобное.

Иона покачал головой.

— Нет, из всех сказок я знаю только эту. — Он склонился к Иоленте. — Позволено ли мне продолжить, о прекраснейшая из женщин?

Мое внимание привлекли дневной свет впереди и сумятица в потоке экипажей, перегородивших дорогу — некоторые, желая повернуть назад, нахлестывали упряжки и пытались бичами расчистить себе путь.

— …и показала она семена те владыкам человеческим, и сказала, что, если не покорятся ей, бросит она семена в море, положив тем конец миру. Ее схватили и разорвали на куски, ибо господство их было абсолютным стократ против нашего Автарха…

— …да увидит он Новое Солнце, — пробормотала Ио-лента.

— Чего же они так испугались? — спросила Доркас, еще крепче сжав мою руку.

Тут же она ахнула, разразившись слезами, и спрятала лицо в ладонях — щеку ее задел железный кончик плети. Протолкавшись вперед, я поймал за лодыжку ударившего ее возничего и стащил его с облучка. К этому времени ворота уже гудели от божбы, ругани, воплей раненых и рева испуганных животных. Если Иона и продолжал свой рассказ, я его не слышал.

Возница, сброшенный мной с облучка, должно быть, умер мгновенно. Дабы произвести впечатление на Доркас, я хотел подвергнуть его казни, называемой у нас «Два абрикоса», но он упал прямо под ноги толпы и тяжелые колеса телег. Даже крик его в общей суматохе не был услышан никем.