Дэвид Геммел - Полуночный Сокол

В тот ужасный день он увидел ее, одиноко стоящую у хижины, и былые чувства ожили. Она заплакала и прильнула к нему, вымаливая прощение. — Ворна вздохнула. — Мужчины только кажутся сильными, Бануин. Похоть всегда оказывается сильнее рассудка. Муж Ариан был в отъезде, и Коннавар не устоял перед ее чарами.

А в Старых Дубах его возвращения дожидалась Таэ, чтобы вместе поехать к озеру. Когда стало ясно, что Коннавар не приедет, она попросила Руатайна отвезти ее, и тот согласился. Но на пути к озеру их подстерегали бандиты, кровные враги Руатайна. Стрела, предназначенная Руатайну, поразила Таэ. Коннавар забыл предупреждение сидхов, и его жена погибла.

Когда Коннавар узнал о случившемся, у него словно помутился рассудок. Те убийцы были из паннонской рыбацкой деревушки, и их послал тамошний князь. Коннавар отправился в ту деревню один. Убив князя и его сыновей, он спалил деревню дотла. Он поджигал каждый дом и убивал всех, не жалея ни женщин, ни детей. Эта слепая ярость никого тебе не напоминает?

Напоминает Бэйна.

Да, Бэйн весь в отца. Оправившись от горя, Коннавар осознал, что натворил. Чувство вины тяготит его и по сей день. Он не мог и смотреть на Ариан и на людях ни разу не заговорил ни о ней, ни о ребенке. Само существование Бэйна постоянно напоминает ему о нарушенном обещании и ужасных поступках, которые он совершил.

— Ариан всегда казалась мне хорошей, — проговорил Бануин.

— Ты не понял, — горячилась Ворна, — разве я сказала, что она была плохой? Я сказала, что ей были нужны мужчины, то есть она была слабой, если хочешь, а не плохой. Она была хорошей матерью Бэйну и очень доброй. Мне кажется, она всегда любила Коннавара, и точно так же, как и он, чувствовала себя виноватой. — Ворна вздохнула. — Они одинаково виноваты, но, как ты сказал, Коннавар — великий человек, и его простили. Ариан же осталась в памяти как шлюха, из-за которой погибла Таэ. Это несправедливо. От нее отвернулись даже члены ее собственной семьи. В основном, конечно, Гованнан, но и ее сестра Гвидия никогда не приглашала ее в Семь Ив.

— А почему Бэйну об этом не рассказывают?

— Зачем? Он очень ее любит и считает почти святой. Он единственный, кто по-настоящему любил Ариан. Она сама могла рассказать ему все, если бы захотела, но она решила иначе.

— Это все так трагично, — сказал Бануин, — но история еще не закончилась. Ариан мертва, но жив Бэйн, а с ним и вся горечь.

— Даже если признать правду, горечь не исчезнет, поверь мне, сынок, — отозвалась Ворна.

— Но ведь Бэйн ни в чем не виноват, — настаивал Бануин, — его мать изменила мужу, Коннавар — жене, а больше всех пострадал Бэйн.

— Они все пострадали. — Ворна с нежностью посмотрела на сына и потрепала по щеке. — Говорят, именно в правде заключена свобода. Иногда это так, но чаще всего нет. Правда может быть словно кинжал в сердце. Когда твой отец умер и родился ты, меня разрывали радость и боль. Я не понимала, как мне жить дальше. Однажды, взглянув на твою колыбель, я подумала, что любовь принесла мне одно горе, а вовсе не счастье. В тот момент мне хотелось, чтобы никогда не было ни тебя, ни твоего отца, ни любви вообще. Это — правда, Бануин, и как тебе она?

— Я тебя понимаю. И не чувствую ни горечи, ни боли.

— А если бы ты об этом узнал лет пять назад, когда над тобой издевались мальчишки?

— Меня бы это добило, я был слишком молод, чтобы что-то понять.

— Да, ребенок по-своему понимает правду: «Мама меня не-любит» или «Я никому не нужен». Примерно так и случилось с маленьким Бэйном. Коннавар не признал его, значит, Коннавар ненавидит и его, и маму. Значит, Коннавар плохой, значит, он враг. Вот так Бэйн понял правду, и эта правда не дает ему покоя.

— А можно хоть как-то ему помочь?

— Не знаю. В Бэйне много силы, преданности и доброты. — Ему могут помочь настоящие, верные друзья. Будь ему хорошим другом — и ты ему поможешь.

— Я не оставлю его, — пообещал Бануин.

— От танца огненных бликов на стене пещеры Бануина клонило в сон. Выглянув из пещеры, он заметил, что Бэйн все еще сидит на утесе. Бануин заставил себя встать и устало поплелся к утесу.

— Чудесная ночь, — проговорил он и уселся рядом с Бэйном, свесив ноги.

— Чудесная, — согласился Бэйн, — некоторых ночь пугает, а я люблю темноту. Она дарит покой и кажется бесконечной. В детстве, когда мне было лет пять-шесть, мама брала меня ночью на Ригуанские водопады. Мы купались при свете луны, и я, помню, мечтал стать рыбой, чтобы плавать всю жизнь. Я так любил эти ночи! Накупавшись, мы вылезали на берег, мама разводила костер, и мы ужинали. Потом мне всегда хотелось спать, мама накрывала меня одеялом, и я засыпал положив голову ей на колени. Мне было так спокойно, что я даже не видел снов.