Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи

Теперь этот человек подумает, что она дура безмозглая.

Ну и пусть себе думает, сурово решила Чарис. Какое ей дело до мнения человека с разрисованной спиной?

Многие пришлые лесорубы ставили себе палатки, у которых на ночь разводили костры, другие просто отыскивали местечко посуше и ложились там, завернувшись в тонкие одеяла. Харад всегда уходил подальше от остальных, чтобы побыть в одиночестве. Ночь с ее торжественной тишиной успокаивала его.

Он всю свою жизнь любил быть один.

Ну, может быть, и не всю, признался он себе самому, сидя спиной к огромному дубу. Он помнил, что ребенком в горной деревне ему хотелось играть с другими детьми, но он и тогда уже был намного сильнее их всех. Когда они возились и боролись, он очень старался не делать никому больно, но кто-нибудь из мальчишек непременно убегал от него в слезах. «Да ведь я его только погладил», — оправдывался Харад. Однажды он нечаянно сломал другому мальчику руку. После этого с Харадом никто уже не играл.

Его мать, Аланис, застенчивая и скрытная, утешала его. Отец, угрюмый лесоруб Борак, молчал. Он вообще редко заговаривал с Харадом, разве только для того, чтобы его отругать. Харад так и не понял, за что отец его так не любил и почему он всегда уходил, когда к ним приезжал Ландис Кан. Тот как раз подолгу беседовал с Харадом, расспрашивал его — большей частью про то, что ему снится. Никому другому до снов Харада дела не было. «Снятся ли тебе давние времена, Харад?»

Мальчик не понимал вопроса и отвечал господину, что ему снятся горы и лес. Ландиса Кана это разочаровывало.

Когда Хараду было девять, Борак погиб от нелепой случайности. Сухая ветка отломилась от срубленного дерева, пролетела по воздуху, вонзилась Бораку в глаз и прошла в мозг. Он умер не сразу. Его, парализованного, перенесли во дворец, и сам Ландис Кан приложил все усилия, чтобы его спасти. Хараду запомнилось, как господин приехал в их хижину с известием о смерти Борака, а мать почему-то не заплакала.

Сама Аланис умерла три года назад. Хараду тогда было семнадцать. Произошло эти мирно. Она пожелала сыну спокойной ночи и легла спать. Утром Харад принес ей мятного чая, тронул за плечо и увидел, что ее больше нет. Жизнь покинула ее тело.

Харад впервые остался совсем один.

Он провел рукой по темным, с проседью, волосам матери. Ему хотелось сказать ей что-нибудь на прощание, но он не нашел слов. Особой нежности между ними никогда не было, но вечером она всегда целовала его в лоб и говорила: «Да хранит Благословенная твой сон, сынок». Харад дорожил этими минутами. Однажды, когда он лежал в жару, мать погладила его по щеке, и это стало лучшим воспоминанием его детства.

В тот день он тоже погладил мать по щеке и сказал: «Да хранит Благословенная твой сон, мама».

Потом он спустился в деревню и заявил о ее смерти.

С тех пор он стал жить в одиночку. Сила и недюжинная выносливость делали его одним из первых среди лесорубов. Та же самая сила продолжала чинить ему препятствия. Других так и подмывало посостязаться с ним — им, точно молодым бычкам, хотелось подтвердить свое превосходство. На какую бы лесосеку Харад ни пришел, везде повторялось одно и то же. Как ни старался избегать стычек, рано или поздно кто-нибудь обязательно заводил с ним ссору.

В прошлом году, когда он сломал челюсть Масселиану, у него появилась надежда, что теперь-то его оставят в покое. Масселиан слыл в горах первым кулачным бойцом, и Харад после победы над ним сделался недосягаемым для всех прочих «бычков».

И вот теперь он нажил себе новых врагов — Латара и его братьев. Десятнику Балишу он сказал, что они ничего ему не сделают, но сказано это было лишь для того, чтобы прекратить разговор с человеком, который ему не нравился. Сейчас, сидя в темноте, Харад понимал, что они непременно захотят отомстить.

Если бы только Чарис не оказалась здесь этим утром. Он поел бы, закончил свою работу и уснул крепко, без сновидений.

Харад тихо выругался. Мысли о Чарис не оставляли его. Как ни старался он думать о другом, ничего не получалось. Мужчин Харад терпел с трудом, а женщин и вовсе не выносил. Никогда не знаешь, что им сказать. Слова застревают у тебя в глотке, и ты бормочешь что-то несообразное.

Что еще хуже, он не понимал и половины того, что говорили они. «Правда, чудесный день? В такие дни чувствуешь, что жить хорошо». И что это, спрашивается, значит? Жить всегда хорошо. Лучше, конечно, когда солнышко светит, но что в этом такого чудесного? Чарис однажды спросила его: «Ты когда-нибудь задумывался о звездах?» Этот вопрос не давал ему покоя всю зиму. О чем тут задумываться? Звезды — они и есть звезды, яркие точки на небе. Каждую ночь он выходил и сидел на пороге хижины, устремив злобный взгляд в небеса. Вечно эта Чарис сказанет что-нибудь такое, что потом сидит в голове, как гвоздь.