Василий Горь - Хейсар

— Путь, достойный уважения… — прикоснувшись к ее плечу, искренне сказала я.

Хейсарка посмотрела на меня расширенными от боли зрачками и грустно усмехнулась:

— Это только кажется… Впрочем, тогда я была уверена, что он — лучшее, что есть на Горготе…

Говорить, что я считаю так же, я не стала — ей нужно было выговориться, а мои замечания сбивали ее с мысли.

— Начав помогать дари Иттире и увидев своими глазами, что такое раны, боль и смерть, я возненавидела всех, кто берет в руки меч: один удар клинка — и человек, которому мать отдала пару десятков лиственей своей жизни, превращается в сочащийся кровью и гноем обрубок. Или уходит. Навсегда. Оставив на Горготе тех, кому он был дорог… С этого момента я перестала слушать легенды о величайших воинах Шаргайла — смотреть, как горят глаза у тех, кто не понимает, что они принесли в мир только страдания, мне было невыносимо…

Коротенькая пауза, за время которой Сита перевела дух и облизала пересохшие губы, — и монолог продолжился:

— Бакур Ветерок, Твиггар Железный Кулак, Эст Черноволосый — предки, которыми гордятся все хейсары Шаргайла, — стали для меня олицетворением зла. А их гард’эйт, добровольно разделившие их жизнь, — эйдине…

Я закрыла глаза, представила себе зарубки на кромовском Посохе Тьмы и криво усмехнулась:

— Я — не эйдине. А мой майягард заслуживает не ненависти, а уважения!

Хейсарка сгорбила плечи:

— Я знаю…

Потом довольно сильно дернула себя за крест и устало закрыла глаза:

— Я посвятила себя Барсу четыре лиственя назад… А ведь могла стать ори’дарр’иарой!

— Зачем? — удивилась я.

— Дайн Седая Прядь был моим братом… Я хочу отомстить…

Я непонимающе нахмурилась:

— Кому? Если мне не изменяет память, то человек, убивший твоего брата, уже мертв!

Хейсарка отрицательно помотала головой:

— Ты ошибаешься! Мертв лишь Ялгар Ослоп, а Юлай Подсвечник, отправивший его в наш сарти, до сих пор жив!

— Не нашли? — удивленно спросила я. — И жену Ваги тоже?

— Найдем… — злобно оскалилась Сита. — Вейнарский Лев уже выехал из Аверона!

— Зачем?

— Говорят, он знает, где и как искать…

…Перебраться в свою комнату мне разрешили на восьмой день после ранения. Правда, крайне неохотно и с оговорками — выслушав мою просьбу, дари Иттира, только — только закончившая осматривать мои раны, сначала обозвала меня «эйдине, не способным думать ни о чем, кроме своего наш’ги», потом обругала аннара Аттарков, «не помнящего добра», ну и в итоге недовольно поджала губы:

— Ладно. Но только если тебя туда перенесут…

Привлекать к моему переселению немногих остающихся в сарти воинов мне было неудобно, поэтому я попытался объяснить ей, что уже начал вставать, поэтому доберусь до гостевой пристройки без посторонней помощи — опираясь на руку Мэй и с несколькими остановками на отдых.

Дослушав меня до конца, хейсарка повертела указательным пальцем над головой [206] Повертеть указательным пальцем над головой — усомниться в здравом уме своего собеседника: «Твои мысли витают в чертогах Хэль». , прикоснулась тыльной стороной ладони к моему лбу и притворно нахмурилась:

— Жара нет — а бредишь…

Потом многозначительно посмотрела на Сати и царственно выплыла из комнаты…

То, что игнорировать волю лучшей дари Шаргайла не станет ни один хейсар, я слышал не раз и не два. Поэтому решил, что воины с носилками придут за мной уже через пару минут. Ага, как бы не так — следующий раз дверь распахнулась только часа через полтора. И явила моему взору не пару молодых хейсаров с носилками, а Тарваза Каменную Длань, одетого в праздничный, расшитый родовыми цветами араллух.

Увидев его хмуро сдвинутые брови и решив, что испытующий взгляд аннара — это признак его недовольства, я почему‑то решил, что он будет убеждать меня не торопиться и жить в комнате его сына до полного выздоровления. Ничуть не бывало — остановившись перед моей кроватью, старший отец рода торжественно поздоровался и сообщил, что к переезду все готово, а его воины вот — вот подойдут.

Я ненадолго потерял дар речи: здороваясь, Тарваз назвал меня не «илгизом», а «ашером». Поэтому ответил на приветствие с некоторой заминкой.

Каменная Длань не обратил на паузу никакого внимания — дождался, пока я закончу говорить, на мгновение прикрыл глаза, показывая, что услышал, а потом шагнул к столу, на котором лежал мой чекан, и хмуро уставился на Ситу.