Сергей Мясищев - Обреченный на скитания 2

Голоса звучали приглушенно. Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Говорили про меня. Почему я так решил? А про кого еще можно говорить, стоя с двух сторон и наклонившись над телом. Это над моим телом. И говорят про мою боль, что обосновалась у меня во всем теле. Но ведь тела у меня нет. Может оно и есть, но я его не чувствую.

Опять темнота.

Боль приходит, когда приходит сознание, и тогда хочется умереть уже навсегда.

— Бабушка, а почему ты его лечишь? Он же человек! — тонкий голосочек.

— Глупая, посмотри на его ауру, какой же он человек? — голос мудрой женщины.

— Ой, как же так? — тишина, — Кто же он?

— Он — друид, из Посвященных.

— А где же он был все это время?

— Вот очнется, сама у него спросишь…

Наверное, это все же сон.

Или уже бред?

Все это где-то там, во внешнем мире. А здесь есть только я и моя боль.

— Зови дядьку Боромира, будем резать нарыв на шее, ты не удержишь! — опять голос мудрой женщины.

— Но, он же спокойно лежит, без памяти он! — колокольчик голоса откуда-то издалека.

— Беги, не разговаривай…

И не ясно кто я и кто Боль.

И не понятно, что же болит?

Тела нет, тогда болит сознание? Но сознание не может болеть без тела.

Значит, тело есть, но почему я его не чувствую? А, нет. Чувствую! Но оно не мое, оно чужое. И от него идет боль!

Я не хочу тело. Я хочу, чтобы было ночь, темнота, небытие. Мягкая, ласковая темнота.

Когда в деревню принесли молодого парня в странных, окровавленных одеждах, Милёна очень удивилась. Их деревня друидов была очень далеко от всех других селений, и к ним приходили только за помощью к ведунье, да иногда за плодами Мэллорна. Однако старейшина специально послал четверых мужчин за этим парнем. Она и сама слышала, как лес шумел деревьями о беде.

Милёна была Видящая и третья дочь, поэтому ее и отдали на воспитание бабушке Жизнемире, старой и мудрой ведунье, которую побаивался и сам старейшина Быслав.

Она стала сиротой, когда десять лет назад отца призвал Первозданный Лес. Тогда была суровая зима, и отец Милены погиб в стычке с эльфами, а маму она не помнила. Теперь бабка Жизнемира была ей и за отца, и за мать. Детей в деревне было мало, по пальцам пересчитать, они вырастали, а новые не рождались или рождались мертвыми. Уже шли разговоры, что пора выйти к людям и смешать кровь. С наиболее достойными из них. Но дальше разговоров пока дело не шло.

Когда парня поднесли к дубу, где жила Милёна и Жизнемира, бабушка велела Милене греть воду и идти помогать. Поставив жестяное корыто на печь и подкинув дров, девочка поспешила на улицу. Выйдя из дерева, в дупле которого и жила Милёна с бабушкой, она увидела окровавленное тело молодого парня, прижимающего к себе такую же окровавленную собаку. Собака, судя по всему, была мертва.

— Ну, что стали? — ругнулась бабка Жизнемира на мужиков, — заносите в светлицу. Не видите, еле дышит, и собаку оставьте тут. Что вы ее с собой тягаете?

— Так не можем ее из объятий парня вырвать, крепко держит! — проговорил кто-то из мужчин, — так и несли их вместе.

— Вот уж, неумехи! — всплеснула руками Жизнемира. Присела около парня и зашептала, — отдай, касатик, отпусти собачку. Ты уже все, что мог для нее сделал, давай, давай отпускай.

С этими словами женщина, не спеша, развела руки парня в стороны:

— Ну, вот и все! А вы говорите, не можете отнять! Объяснять нужно, тогда и отнимать не придется.

— Так он же без сознания! — начал было все тот же мужчина.

— У тебя у самого сознания нету — пробурчала Жизнемира и пошла в дом. Повернувшись, коротко бросила, — Собачку-то прикопайте, а то так и будет тут лежать.

Двое мужчин подняли носилки с парнем и занесли вовнутрь их дома-дерева. Один из зевак взял собаку за задние лапы и поволок подальше от деревни. Перечить Жизнемире никто не смел.

Для Милены не было тайн в мужском теле. Это не потому, что она такая развратная, нет. Просто чтобы лечить, нужно знать что, и как лечить. Бабушка Жизнемира при каждом удобном случае привлекала ее к лечению. А за помощью шли многие. Многим воинам они лечили раны, так что насмотрелась. Свою двадцать первую весну Милёна встретила как обычно, в трудах и учебе. Бабка Жизнемира передавала ей свои знания спешно, как будто боялась не успеть. Милёна несколько раз заводила разговор с Жизнемирой по этому поводу, но та только отнекивалась, да ссылалась на грядущие перемены.