Татьяна Мудрая - Меч и его Король

— Ма Эсти, — спросил я. — Не понял: Барбе, он что — мой брат?

— Сущие пустяки. Сводный, — пожала она плечами.

— О. И кто был отец?

— Почему — был? И сейчас есть. Красавец мужчина!

Эстрелья подобрала с полу оба клинка, выпрямилась. Никогда еще я не видел у нее такой горделивой осанки, таких молодых и яростных глаз, такой невозможной красоты!

— А почему я не слыхал, что ты замуж вышла?

— Видишь ли, королеве-матери не к лицу морганатические браки. Фасон держать полагается.

С этим она удалилась.

Я закрыл обе двери и попытался отдышаться.

По всей видимости, пока мы выясняли наши родственные связи, Зигрид вернулась и пережидала, скорчившись в кресле клубком. Встретившись со мной глазами, она поднялась и рухнула на колени.

— Встань. Сядь как следует, — сказал я нарочито безличным тоном. — Мало того, что наш общий друг чуть меня не зарезал, теперь еще и твои сопли подтирать. Что хочешь сказать-то? Ну же.

Она сглотнула.

— Сначала… сначала я хотела только их переупрямить. Твоих страшных теток с их многоходовыми играми и аморальными замыслами, что касались моих детей и их судеб. Только защитить тебя и особенно Фрейра от… неправильного счастья. Незаконного. Преступного. И от беды, которую тебе причинило их совместное распутство. Чтобы под конец игры тебе досталась реальная власть, а не эти вечные бумаги. Править должны молодой король и молодая королева… раз уж нас в этот брак втолкнули. Почему я должна быть благодарна троице старых баб за насильственное благо, что они мне причинили? За сплетенные ими силки? Это не путь к любви. Разве что путь ко власти — а ее-то и нет.

— Дети.

— Сыновья должны давать матери силу, дочери — влияние. А вместо этого — очередная ловушка.

— Я никогда не ощущал рядом с собой ни ловушек, ни силков.

— Неправда! Почему ты отдал меня моим кавалерам, а не брал сам? У меня и до Эрмина были возлюбленные. А с твоей стороны — ни звука, ничего.

Она была права: ей я позволял то, чего никак не мог разрешить самому себе. И знал, что Зигрид о том знает.

Она тем временем продолжала:

— А этот, последний… Он казался такой хорошей игрушкой. Весел, неистощимо изобретателен, рыцарствен. Был с виду так предан, так предугадывал малейшие мои желания.

— Под конец у него появились зачатки собственной воли. Очень жаль, — сказал я сухо. — Я имею в виду, что покушение на меня он совершил не по твоей подначке, напротив. Теперь, если калеку понадобится выставить на помост и подвергнуть квалифицированному обращению, прольётся слишком много дамских слёз.

— Сам по себе он никто.

Голова и шея. Неужели правда?

— Любовника можно пустить на мужнино ложе, но не в мужнин несгораемый сейф с бумагами. Это ты под конец утвердила девочкину смерть?

— Нет. Только вначале намекнула о сестре, брате и братнином приятеле кое-кому… Боже мой, мне сказали только сейчас. Я вообще не того хотела. Эрмин внушил мне, что с Фрейей далеко не так серьёзно, как тебе внушает Барбе. Говорил, что одному знатному рутенцу…Уолту Рэли, да. Ему исполнение приговора на двадцать лет задержали и даже отпустили в морское плавание.

— В случае девочки — до Рутена, причем с младенцем внутри. Это всё?

Она кивнула.

— Как ты теперь меня накажешь? Ведь не как государственную изменницу, верно… И еще — не отдавай меня Тору, я того недостойна. Хватит мне и твоего братца по имени Бьёрнстерн.

— Идиотка полная, — ответил я. — Отпетая. Да пойми ты, наконец! Я хотел для нас и наших потомков такого царства, в котором никогда и ни у кого не поднялась бы рука на владык: ибо они и так платят собой за равновесие ближней земли. Царства, где нельзя казнить короля и возвести на эшафот королеву. Где будут почитать святость высшей власти — и живым её символам будет обеспечена отнюдь не безнаказанность, но хотя бы телесная неприкосновенность. И ещё…

Я поднял за подбородок, посмотрел ей в лицо. Зарёванная, взлохмаченные волосы, покрасневшие глаза…

И сказал еще:

— Я тоже виноват, потому что оставил тебя на съедение твоим демонам. Испохабил тебе жизнь всеми этими детишками: роды, кормление, болезни, капризы и причуды, в которых ты погрязла, как в трясине… Так вот. Никакой мести. Я просто отпущу тебя, чтобы тебе идти по своему пути, который был мною нарушен, а сам пойду по своему.

— Пострижёшь?

— Если можно так выразиться. Надеюсь, мать Бельгарда тебя в конце концов примет. Во время прошлого визита она выразилась в том смысле, что управлять государством ненамного сложнее, чем образцовой конефермой.