Робин Ла Фиверс - Темное торжество

— Госпожа! Пожалуйста, простите, что я одну вас оставила! Я думала, вы… вы…

Она делает неловкий жест, не находя слов.

Я слишком измотана и душевно разбита, чтобы изображать господское негодование.

— Просто постарайся впредь подобного не допускать.

Она озабоченно морщит лобик:

— Хорошо, госпожа… А вы, часом, не приболели?

— Нет, я лишь устала.

— Но вы вся дрожите! Сейчас вам чего-нибудь горяченького выпить принесу.

Я молча отдаюсь ее заботам. Вручив мне кубок, она откидывает покрывало на постели и принимается греть простыни.

Пока Тефани возится, я стою у камина, потягивая вино и ожидая, чтобы прошла дрожь. Больше всего хочется залезть в ванну, но час уже слишком поздний, и не к чему привлекать лишнее внимание к своей особе. А жалко: кровь Матюрена, поцелуй Юлиана — я чувствую себя невыносимо замаранной…

— Госпожа?

Я поднимаю голову. Тефани держит наготове мой домашний халат:

— Вам раздеться помочь?

— Да, будь добра.

Она ловко и заботливо управляется с моей одеждой. В отличие от Жаметты, Тефани знает свое дело, и ее молчаливое общество устраивает меня как нельзя лучше. Когда она отворачивается убрать мое платье, я иду к столику и открываю украшенную камешками шкатулку. Поставив кубок, достаю из шкатулки маленький хрустальный фиал. Это сонное зелье — прощальный подарок сестры Серафины. Она, конечно, прямо не говорила, но я-то видела, что ей не по нраву решение аббатисы так скоро отослать меня в мир. Серафина знала, что без ее снадобий я там, очень возможно, вообще спать не смогу.

Открыв фиал, я на миг задумываюсь, а не вытряхнуть ли в вино все его содержимое? Вот усну и уже не проснусь. Какое невероятное, сладостное искушение — погрузиться в сон и никогда больше не иметь дела ни с д'Альбрэ, ни с аббатисой, ни с Юлианом…

Но что, если Смерть вновь отвергнет меня? И я буду лежать беспомощная и беззащитная, до самого выздоровления отданная на милость других? Какая жуткая мысль!

И потом, этот рыцарь… А вдруг он и вправду еще жив? Что с ним станется, если я сейчас умру?

Я роняю в вино две капельки из фиала. Убираю его в шкатулку и запираю ее на ключ.

И самое главное: умри я, и кто тогда убьет д'Альбрэ? Ибо он должен умереть, отмеченный или нет.

Тефани, должным образом нагрев постель, спешит распустить мои волосы. Фрейлина до того легко касается их гребнем, что я даже удивляюсь, ведь обычно она такая неуклюжая. Закрываю глаза, и нежные, размеренные движения служанки словно бы вычесывают из меня страх. Ее ласковая забота даже заставляет вспомнить, как мы с Аннит и Исмэй по очереди расчесывали и укладывали друг дружке волосы в монастыре… Всеблагой Мортейн, до чего же мне не хватает подруг!..

Поддавшись душевному движению, я оборачиваюсь.

— Сегодня будешь спать здесь, — говорю я фрейлине.

Она прерывает работу и удивленно смотрит на меня:

— Госпожа?

Сказать, что мне нужно ее общество, я не могу.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — говорю вместо этого. — Ночью мне может потребоваться помощь.

Кажется, она очень удивлена, но вместе с тем и обрадована. Откуда ей знать, что мои слова продиктованы отчаянием трусливой душонки. Простушка думает, будто ей оказана превеликая честь. Что ж, я не стану разочаровывать ее.

В эту ночь, когда Юлиан приходит скрестись у меня под дверью, Тефани идет выяснять, кто там. Я толком не слышу, что она говорит, — благодаря средству сестры Серафины голова у меня точно ватой набита, — но одного ее присутствия достаточно, чтобы его отпугнуть. Она возвращается в постель и заползает под одеяло.

— Ваш брат приходил узнать, как ваше здоровье, госпожа. Он сказал, у вас голова за ужином разболелась, спрашивал, прошла ли.

— Прошла, — бормочу я и передвигаюсь, уступая Тефани нагретое место.

Хоть какая-то награда за то, что она отгоняет чудовищ.

Проснувшись на другое утро, я первым долгом думаю о рыцаре, освободить которого велела матушка настоятельница. Да и ночью мне то и дело снился страдальческий крик, исторгнутый воином, который понял, что побежден.

Даже до нашей обители докатывались слухи о доблести могучего Чудища Варохского и о том, как ему удалось поднять всю страну, от высокородных вельмож до последних крестьян, на защиту нашего герцога и таким образом выиграть три последних крупных сражения.

Слушая посапывание Тефани, я гадаю, отчего поверженный рыцарь так завладел моими мыслями. Быть может, все дело в том, что он доблестно бился против превосходивших численностью врагов? Или сыграла роль его беспримерная преданность юной герцогине? А может, просто тот взгляд… Я же посмотрела ему прямо в глаза за мгновение до того, как он умер.