Робин Ла Фиверс - Темное торжество

— Точно черный шелк, — бормочет восхищенно.

Я ощущаю хмельной аромат его страсти. И очень хорошо знаю, как с ней обращаться. Легонько провожу пальцем по борту его камзола. От этого у Матюрена приоткрывается рот, а дыхание прямо-таки застревает в горле. Я обвиваю его рукой и принимаюсь играть волосами у него на затылке.

— Готова поспорить, ты говоришь это каждой, которую завоевываешь!

Он удивленно моргает. Вряд ли кто-нибудь раньше приписывал ему длинный список побед. Я прижимаюсь к нему и легонько трусь щекой о его многочисленные подбородки.

— Ты, случайно, не знаешь, что нынче вечером так прогневало моего сиятельного отца? — спрашиваю я. — Помнится, после обеда, когда я к нему заходила, он был вполне даже весел.

Мы с бароном здесь совершенно одни, и все равно он быстро оглядывает комнату, прежде чем отвечать. Все же он не такой тупица, каким старается выглядеть.

— Он получил весть, что герцогиня короновалась сегодня в Ренне.

Это отличная новость. Герцогиня, несомненно, упрочила свое положение, но, боюсь, даже корона не убережет ее от властолюбивых поползновений д'Альбрэ. Это может сделать только могущественный супруг с многотысячным верным войском. Интересно, жив ли еще гонец, доставивший сведения о короновании герцогини? Мой государь-отец не склонен щадить тех, кто приносит ему дурные известия.

— И вы доверили бы ему править Бретанью? — Меня передергивает. — Сдается, он более чем достаточно страшен и при своей нынешней власти. А уж если заполучит целое герцогство…

Еще договаривая эти слова, я чувствую, как начинает гаснуть и съеживаться страсть Матюрена, и поспешно меняю тему:

— У нас не так много времени. Фрейлины вот-вот явятся разыскивать меня.

Это заставляет его перейти к немедленным действиям. Он расстегивает сперва камзол, потом тонкую льняную рубашку. Я тотчас замечаю темную тень, растекшуюся по его груди, и мое сердце так и взлетает. Он помечен! Это сильно облегчает мне жизнь. Я улыбаюсь, впервые по-настоящему за весь нынешний день, и подхожу к барону вплотную, даже слегка оттесняю его. Так, чтобы после удара он завалился на стену и не обрушился на меня всей своей тяжестью.

Но я едва успеваю дотянуться до спрятанного в рукаве ножа, когда он вдруг ахает, а на лице возникает изумленное, почти обиженное выражение.

— Что? Что случилось? — вполголоса спрашиваю я, не желая утрачивать решимости.

Он молча тянется руками к груди, словно там у него вдруг заболело; на губах показывается кровь. Всеблагой Мортейн! У толстяка что, приступ какой-то?

Матюрен валится на пол, точно висельник, которому перерезали веревку. Он падает прямо на меня, и я едва не опрокидываюсь навзничь. Из его тела вырывается что-то темное, бьющееся, большое…

Вот это самый неприятный момент в том, что касается убиений. Терпеть не могу вынужденного общения с душой, вырванной из плоти. Я не зря вспоминала свой первый поцелуй и связанные с ним чувства: вот и здесь почти то же самое. Делать нечего, я ожесточаю свой дух и вглядываюсь в вереницу проносящихся видений. Вот толстая рука д'Альбрэ обнимает плечи барона, внушая ему ложное ощущение безопасности… Вот самодовольство: это я выбрала его, а не Вьенна или Жюльера. А потом откуда-то из глубины — муки задавленной совести, ведь он предал юную герцогиню. Совесть была вроде бы надежно умаслена уверениями д'Альбрэ насчет того, что лучшего, чем он, мужа не найти, но совсем успокоиться все-таки не могла…

Тут некая сила отпихивает прочь безжизненное тело барона, и я вижу перед собой высокий темный мужской силуэт. В руках у него меч, и с клинка еще капает кровь.

— Юлиан!.. — потрясенно шепчу я.

Он делает шаг вперед, его губы туго сжаты, лицо в глубокой тени.

— Позабыла, сестренка? Ты принадлежишь мне!

От этих слов у меня холодеют самые кости, я обхватываю себя руками, чтобы скрыть, как они дрожат.

— Ты только моя, — тихим голосом продолжает он, словно любовник, нашептывающий нежности. — Ничей слюнявый рот не будет мусолить тебя, ничьи поганые руки не будут лапать. — Он смотрит вниз и толкает мертвеца носком сапога. — Эта малодушная тварь уж точно не посягнет на тебя.

Теперь я понимаю смысл его взгляда за ужином. Это было обещание расправы.

Я самым естественным образом вписываюсь в роль, которую должна сыграть. В алхимии я не слишком преуспела, так и не выучилась обращать свинец в золото, но никто лучше меня не умеет обращать испуг в дерзость, а это, поверьте, гораздо трудней. Я раздраженно улыбаюсь Юлиану и для пущего эффекта встряхиваю волосами: