Денис Чекалов - Сумеречный судья

— Не потому, что кажешься старше, — произнесла эльфийка. — Ты как раз то, что мне нравится. Молодой, сильный — не такой, как все эти сопляки, которые даже нос подтереть не умеют, чтобы щеки не испачкать.

Эльфийка слегка наклоняла голову, рассматривая меня.

— А, маэстро? Не знаю, есть в тебе что-то такое. Ум, огонь. Хочется идти за тобой, куда ни скажешь… В Соловушке это было. Пока не спился. А вот ты не из таких…

Люсинда положила на стол руку, явно рассчитывая, что я дотронусь до нее. Френки в ужасе переводила взгляд с меня на юную наркоманку.

— Ты знаешь, кто убил Диану? — спросил я.

— Нет… Кому она нужна? Наивной Дианочка была, глупенькой. Думала, Соловушка ее любит.

— А это не так?

— Он и бутылку-то не любил, в последнее время. Совсем плохой стал, наш Серхио. Почти ничего не писал. Только сидел, обнимет стаканчик, и ныл, что никто его не будет помнить, когда умрет.

— И ты его бросила?

Люсинда приняла этот вопрос спокойно.

— Еще раньше… Когда-то Соловушка хорошо писал. У меня от него дух захватывало, и сердце сжималось — сладко-сладко. Но не потому, что я была дурочкой какой, вроде Дианы.

Она посмотрела в сторону комнаты, где лежала ее мертвая подруга.

— Знаешь, маэстро, Серхио никогда в постели не был хорош. Башка у него хорошо работала, а вот все остальное… Потом и мозги сварились. Но стоило ему посмотреть на меня — и все, я была готова с ним столько, сколько он скажет. Вот как сейчас ты на меня смотришь…

У Френки из ушей пошел пар.

— Диана тоже с ним спала?

— Как подстилка… Неважно, пьяный он или трезвый. Дурочка она была, Диана наша, я уже говорила. Ложилась с ним, даже когда от него воняло. А воняло почти всегда.

— А что жена Серхио?

— Жена? — Люсинда хохотнула. — Та еще штучка. Ты ее не видел, иначе бы и не спрашивал. Половая тряпка и то красивее. Ни то, чтобы за собой проследить, там или подкраситься. Все только о нем думала — Серхио да Серхио. А Соловейчик-то видеть ее не мог. Потому в мансарду и переехал.

Она мечтательно посмотрела на кончик незажженной сигареты.

Странно, но эльфийка не осмеливалась закурить, словно чувствуя, что мне это не понравится.

— А хорошие деньки были, — сообщила она. — Я, Соловейчик наш, Диана, Зденек. Он нам свои стихи читал. Потом трахались — я, он и Диана.

— Втроем?

— Да, маэстро. Настоящий улет. Так его даже проще завести было. А потом я Дианку одну оставила — Соловейчик уже совсем стал не тот.

— А Лишка? Он участвовал в ваших играх?

— Зденек-то? Не. Тот никого, кроме Соловушки своего, не замечал.

Люсинда хохотнула.

— Я так думаю — если бы он и захотел с кем из нас перепихнуться, то с самим Серхио. Влюблен в него был, как баба. До сих пор ходит, ноет.

— Что скажешь об Элдарионе? — спросил я.

Я знал, что Дэйбрил принадлежит к тому типу мужчин, которые обычно нравятся женщинам — сильный, богатый. И в то же время достаточно ограниченный; это позволяло его содержанке чувствовать, что она много выше любовника.

— Дергар-то? Он ничего…

Люсинда посмотрела куда-то в пространство.

— В постели куда лучше Соловки был. Но нет в нем того, маэстро — огня. Не может так посмотреть, как ты смотришь, или Серхио, когда еще слава в голову ему не стукнула. Нет — с рогатеньким весело, но все не то.

— Он уверен, что Багдади успел закончить поэму.

— Соловейчик-то? Не смеши, маэстро. Соловка в последние месяцы даже написать в унитаз не мог, не промахнувшись. Не то, что поэму.

Она задумалась.

— Майкл, — сказала она. — Маэстро. Я вот в твои глаза смотрю, тону в них, и ничего не помню. Ты ведь тот, что все эти книги написал, верно? Конечно, у тебя и глаза такие. Даже Зденчик тобой восхищается, хоть и на Соловья нашего молился. Знаешь, маэстро. Как закончим мы тут, приходи ко мне. И девочку свою приводи. Она ничего. Развлечемся…

Я не счел необходимым рассказывать претору о резной шкатулке, которую нашел в шкафу с помощью Люсинды. Гном не любил, когда в его городе хозяйничали другие, и мне не хотелось лишний раз наступать ему на хвост.

Эльфийка спрятала черепашку в сумочку, полагая, что мертвой Диане наркотики уже не понадобятся. Я не стал отбирать их, и читать проповедь о том, как вредно нюхать порошок алого гиацинта. Я знал, что это ни к чему не приведет.

Чувствуешь себя скверно, когда видишь человека, которому невозможно помочь. Но это лучше, чем терять время, пытаясь изменить неизбежное.

Дом был выкрашен в темно-зеленый цвет — большое, двухэтажное здание с деревянной горгульей. Он погружался в древесные кроны, так, что самой крыши почти не было видно; особняк прятался в них, словно кошка, засевшая в кустах.