Надя Яр - Стражи на башнях

Всё помутилось, и я вышла на балкон. Кругом был унылый растрескавшийся бетон. Я подняла с пола младенца. Он был окутан бесцветной сеткой вроде той, в которую заворачивают мясной рулон, но гораздо тоньше и крепче. Ребёнок слабо шевелился. Я попыталась снять сетку с тёплого маленького тела, но она вдруг стала сжиматься, врезаясь в дитя. Скользкие твёрдые волокна порезали его кожу и мясо на кубики, как колбасу, прямо у меня на руках. Оно даже пискнуть не успело, только дёрнулось в судороге, а я с упорством отчаяния пыталась зацепить эту сетку пальцами, стянуть её или разорвать. Теперь я держала в руках окровавленный кусок мяса, похожий на абортированный зародыш или на существо, с которого сняли кожу. Мои руки стали липкими от крови и лимфы, а я всё искала, искала волокна сетки.

— Осторожно, порежетесь, — сказал русский. Это был молодой чиновник, московский коллега Ли. У него было угловатое лицо с налётом невинной дикости и дорогая, шитая на заказ одежда, вся белая, словно в раю. Вокруг переливалось живым пламенем янтарное убранство комнаты. Из раскрытой шкатулки на столе просыпались драгоценные камни, кольца, серьги, браслеты, броши. Они были перемешаны, перерыты, кое-что сброшено на пол. Озираясь вокруг с некоторой досадой, русский небрежно толкнул носком сандалии ожерелье. Он что-то искал в Янтарной комнате, среди этих красивых тёплых камней, и мне стало горько, стало смешно. Вот же они, бесценные сокровища истории, богатства верности и долга — а он разбрасывает их, как хворост. Нас предали, поняла я — но не ощутила обиды и гнева, хотя у меня в руках только что умер ребёнок. Я отвернулась от этого печального искажения человеческого облика и вышла на балкон.

Неумолимые волны затапливали Седые земли. До самого горизонта море заливало леса, долины и горы. Прогнувшаяся земля скрывалась под водой навеки. На моих глазах потоп убивал всё живое. Изумлённые деревья-великаны ещё не поняли, что их предали и что им предстоит умереть. Они тихо покачивали ветвями, торчащими из мутно-зелёных пенных валов. По мокрой коре и листьям струился свет. Под слоями воды, на земле, которая стала дном, как ни в чём не бывало сновали рапторы. Потоп им был нипочём, ведь они обладали даром уходить в тень . Убийцы знали это и всё равно устроили потоп. Я почувствовала всеобъемлющую, беспомощную и оттого ещё более страшную ненависть, но она была бесполезна, и я погасила её и спрятала в душу до лучших времён. На толстой ветви древесного исполина металось большое животное, похожее на леопарда, с короткими сильными лапами, длинным хвостом. Оно видело, как прибывает и поднимается вверх по стволу вода, и в панике искало путь к спасению. Я перегнулась через перила, протягивая зверю левую руку. В правой я всё ещё держала тело младенца. Предатель за моей спиной что-то говорил, хотел как лучше, предостерегал, но с его уст не срывалось ни звука. Это было отсутствие связи с чем бы то ни было, мискоммуникация в абсолютной форме. Я только сильнее тянулась к ветке, тянулась изо всех сил. Я знала, что животное вцепится зубами мне в руку и боль будет ужасной, но это не играло роли. Я знала, что вытащу его оттуда. Только бы дотянуться, только бы оно сжало зубы на моей руке!

Солнечный луч падал мне на грудь под углом, характерным для раннего вечера в апреле. Стоял ранний вечер в апреле. Я лежала на кровати, тепло укрытая старым пледом. Ли сидел рядом, в кресле, придвинутом к изголовью, и читал книгу. Он снова надел песчаную маску, и это странно успокаивало, ведь всё, что он рассказал мне, он рассказал с открытым лицом.

Я ощутила огромную благодарность и поняла, что не ожидала его увидеть. В любой другой день он бы уже уехал к своей работе, своему неисчерпаемому долгу. В любой другой день он не остался бы со мной на завтрак, не заговорил бы о вере, не открыл душу… Неужто для того, чтобы мой друг остался со мною в минуту слабости, сел за мой стол, заговорил по-человечески, ему нужна была отметина Инлэ?

Я провела рукой по лицу. Ушиба не было.

— Ли, ты не дал мне упасть, — и я коснулась его руки.

— Не дал.

Он отложил книгу. Светлые глаза в прорезях маски источали заботу, ласку.

— Как тебе нравятся стихи?

— Тсс. Ты упала в обморок и до сих пор спала. Может, отложим разговор?

— Нет. Всё уже в порядке. А ты здесь. Ты остался здесь.

— Да.

Он пересел на кровать, и я взяла его руку в чёрной перчатке обеими руками и прижала к сердцу.

— Неужели тебе для этого надо было сначала встретиться с Инлэ?