Марк Лоуренс - Король терний

Хотя сейчас, когда медная шкатулка открыта и моя память со всеми моими грехами вернулась ко мне, я чувствовал, что восстановилось нечто большее, будто до этого я был лишь собственной тенью, почти я, но у которого украли нечто жизненно важное, связанное с моими преступлениями, нечто, что Лунтар был вынужден спрятать в шкатулку. Возможно, я не доживу до заката этого кровавого дня, но если все же доживу, то не повторю этих четырех лет, которые не приблизили меня ни на йоту к моей цели.

Мы шли по руинам раскинувшегося у замка поселения, горящие обломки внешних стен Логова, разлетаясь, снесли все на своем пути. Ни следа не осталось от конюшен Джерринга, где когда-то Макин вымазался в навозе, чтобы сойти за бродягу.

Даже сейчас я мог положить этому конец. Принц согласится на мировую: он идет к слишком важной цели, чтобы поступить иначе. И кто сказал, что он по сравнению со мной будет плохим императором? Мои преступления вполне могут сравниться с его преступлениями и даже превзойти их.

Среди горных вершин, где высоко и чисто, я провел много времени в размышлениях, и почти решил уйти с дороги Оррина. Но обстоятельства изменились. Совершенно другой Йорг шел к месту дуэли и совершенно другой принц Стрелы. В день свадьбы Йорг Анкрат стал тем, кем он был прежде. И в нем проснулась хорошо знакомая ему жажда. Кровь прольется.

Зазвучала музыка, вначале очень тихо. Та пьеса, что играла моя мать на пианино. Редкий инструмент, сложная штука из клавиш, струн и молоточков, древняя. Ноты, которые играла ее правая рука, были высокими и чистыми, как звезды, на фоне темной и напряженной мелодии, извлекаемой из инструмента левой рукой. Иногда может перехватить дыхание от единственной чистейшей ноты, и мурашки могут побежать по телу, когда темп на мгновение замирает и бросает тебя в пустоту. А когда рука поспешно пробежит по промежуточным нотам, ты можешь унестись куда-то далеко и почувствовать себя странно обновленным — или ощутить на себе груз прожитых лет, такой тяжелый, что не вздохнуть.

Мы шли среди обломков каменных стен, обуглившихся бревен. Мелодия звучала сквозь треск, левая рука извлекала звуки самых низких тонов. Громада Райка возвышалась по одну сторону от меня, дядя Роберт шел по другую сторону. Звучал повтор. Я видел, как рука матери ударяет по черным клавишам, и звенели высокие ноты, от которых в груди делалось больно, как от крика чаек над вздыбленным морем. Я столько лет видел, как она играет в совершенной тишине моей памяти, и наконец-то я услышал ее музыку.

По склону вниз к сгруппировавшейся армии принца. А музыка все звучала, медленная, тревожная, и вдруг взмывала вверх, обрываясь на высокой ноте, будто сами горы стали партитурой, будто красота потаенных пещер и недоступных вершин, исполненных бессмертного величия океана, превратилась в музыку человеческих душ, сыгранную женщиной без пауз и жалости, без прикрас, обнажая меня до трепетных глубин.

К плоской площадке у серой громады скалы Ригден. Сейчас музыка еще больше замедлила темп, и только дрожали ноты на самой высокой октаве, печальные, слабые. Я посмотрел на Макина, вспомнил тот день, когда он впервые вручил мне деревянный меч. Меч он вручал всем своим серьезным мальчикам, готовым освоить эту игру. Я показал им тогда, что для меня это не игра, что я нацелен только на победу, но я не думаю, что они это тогда поняли, даже самые лучшие из них, лежавшие на полу, задыхаясь.

Горела катапульта у скалы. Ее, вероятно, тащили от стен замка, где она загорелась, и бросили здесь, когда поняли, что ее не спасти. Не та ли это катапульта, с которой запустили камень в мою спальню? Языки пламени наблюдали за мной. Тянулись ко мне.

Принц Стрелы уже ждал меня — в своих радужно поблескивавших тевтонских доспехах с изображением драконов, крепко державших высоко поднятую стрелу. Пять его рыцарей стояли на оговоренном расстоянии, и я оставил своих секундантов на таком же удалении. Выглядели они забавно: в центре возвышался Райк как предвестник всех несчастий, по бокам от него — Макин и Роберт, справа — отец Гомст, он нацепил на себя все святые атрибуты в надежде, что на теле не останется места, куда вонзиться стреле, слева — старик Кеппен с кислым выражением лица, давая всем понять, как ему недосуг заниматься всякими глупостями.

Я направился к принцу.

— Открой цитадель, и мы положим конец битве. — Из-под шлема голос принца звучал глухо, темно-карие глаза наблюдали за мной.

— Ты этого не хочешь, — сказал я и повернул клинок так, что на нем заиграл солнечный луч. — Не надо играть роль брата. Ему я бы открыл ворота. Может быть.