Елена Первушина - Умри, ведьма!

Карстен без тени возмущения выслушал эту крамольную, хотя и правдивую историю.

— Гонца, что ли, в столицу послать?.. — пробормотал он. — Заодно пусть и жертву в Пантеоне принесет.

— А что тебе сдалась так эта погода?

— Снега мало, — устало сказал Карстен. — Совсем почти нет, а мороз сильный, вымерзнет земля до донышка, а в горах снова мало воды будет. Значит, по весне ваши чужанские войска придут. И… ну ты понимаешь.

— Я попрошу подмоги у Армеда, — как мог уверенно пообещал Сайнем.

Карстен пожал плечами и лишь плотнее запахнул полушубок.

— А что тебе так сдалась Долгая Ночь?

— Любопытно. Все почему-то о ней говорят. В горах мы ее не празднуем. Что за ночь такая?

Карстен помялся:

— Про Долгую Ночь бабки так говорят. Будто зажигает некто в лесу огромный костер. И вся животина, что лесная, что домашняя, должна мимо этого костра пройти. Которую скотину костровой факелом горящим пометит, та в тот же год помрет.

— Спасибо, — искренне ответил Сайнем. — Век живи, век учись.

Он снова приложил лучинки к своему угломеру. Получалось, что Долгая Ночь наступит прямо-таки завтра.

Назавтра вечером Сайнем уселся в холодном простенке у ведущих на мост дверей и принялся ждать.

Из-под двери кухни к нему просачивались тепло, приглушенный свет и голоса Карстена, Рейнхарда и его чужан. Обсуждались теплые полы. Это было одним из любимых преданий чужан — в своих насквозь промороженных каменных башнях и хижинах в горах такими вот зимними вечерами они рассказывали, что когда-то их предки жили на равнинах и у всех — и у вождей, и у простых воинов — в домах были теплые полы. Рейнхард выпытал это предание у гостей и загорелся идеей.

Выходило так. Если на нынешний каменный пол поставить невысокие столбики из камня или кирпичей, поверх настелить новые плиты, залить их скрепляющим раствором (его состав и был основной темой дискуссий на кухне), а в промежуток между старыми и новыми плитами вывести трубу от специальной печки, то теплый воздух будет равномерно нагревать пол, а камни будут долго сохранять тепло.

Сайнем заслушался и сидел так тихо, что шеламка споткнулась в темноте о его ноги. Оба вполголоса, но крепко выругались.

— Ты все-таки собралась туда? — тихо и сурово спросил Сайнем, загораживая дверной проем.

— Угу, — ответила она.

— А может, в такую ночь слабой женщине лучше остаться под крышей?

Она покачала головой.

— И что ты там будешь делать?

— То же, что и всегда.

— И больше никаких объяснений?

— Нет.

— А если я позову своих людей, они схватят тебя и посадят в подвал рядом с тем уродом?

— Нет.

— Ты не испытываешь ни малейшей благодарности за то, что я замял дело?

— Нет.

— А если я завтра же отпущу урода и дам ему провожатых до столицы?

— Нет.

— Ладно, я понял. Сделаем так. Можешь уходить — я не хочу мериться с тобой силой. Но если уйдешь, назад я тебя не пущу. Просто не имею права. Я же не знаю, кто вернется из леса. Что ты на это скажешь?

— Что ты прав, сержант. Что ты действительно кругом прав.

С этими словами она отвела его руку и скользнула за дверь.

Человеческие мысли иногда образуют странный рисунок. Стоя на сквозняке у дверей, Сайнем думал, что, как ни печально, баба все же оказалась одержимой. Может, и были у нее когда-то свои, человеческие, причины продаваться Шеламу, но потом Сила и Власть все-таки проели ее до самого нутра, вот она теперь и колобродит. Кто же от колдовской власти по доброй воле отказывается? Нет таких. Грустно, но что поделаешь? Если правда то, что она говорила, и против грубой силы ее огонь бессилен, значит, так тому и быть. Убить ее будет не так уж сложно. Если нет — значит, посложнее, но опять-таки что поделаешь?

В то же время Десси, шагая по дороге в быстро наступавшей темноте, думала, что молодой чужанин желает ей только добра, и лучше бы глупой женщине в самом деле посидеть в эту ночь дома. Толку от нее нынче все равно не будет. Из одного человека хоровод не сделаешь, сколько ни пыжься. Но иногда проще пойти и сделать, чем объяснять, почему этого делать ни в коем случае не стоит.

Про запас у нее была очередная мудрость от Дудочника. «Хороший воин делает так, что другие идут навстречу ему, а сам не идет ни к кому. Когда ты идешь к своему врагу, то идешь навстречу смерти. Когда заставляешь его идти к тебе, то получаешь жизнь». По всему выходило, что она — совсем никудышный воин.

Десси свернула в лес по едва притоптанной тропке, потом пошла целиной, подбирая подол, который то и дело цеплялся за кусты, и в совсем уже кромешной тьме вышла на маленькую поляну, посреди которой стояло сухое, увешанное лоскутами одежды и монетками дерево. Улыбнулась мимолетно, узнав в некоторых здешних тряпках клочки графских платьев. Посмотрела в небо — беззвездное и темное, как омут. Подышала на ладони. Попрыгала с ноги на ногу, поджимая замерзшие в сапогах пальцы. Поняла, что хватит тянуть время.