Елена Первушина - Умри, ведьма!

Сайнем осторожно заглянул за стенку клети и увидел младшего графенка, который поспешно забрасывал что-то перегнившим сеном с пола. Не говоря ни слова, Сайнем отстранил паренька, носком сапога разметал сено и присмотрелся.

Перед ним было странное сооружение, опиравшееся на массивную деревянную раму, размером примерно три на три ладони. На раме стояли две треугольные стойки, между ними перекладина, а на перекладине — сложенный из двух досок рычаг. На длинном конце рычага крепилась сделанная из куска невода праща, а к короткому было привязано тяжелое полено. Рядом валялись еще одна толстая, вся в зарубках, палка, несколько камней и тяжелый деревянный молоток. Волшебник начал понимать, что, собственно, он видит. Вероятно, палка была призвана удерживать полено-противовес от падения. Если стукнуть по ней молотком, он вылетит, полено упадет вниз, потянув за собой короткий конец рычага, длинный конец вознесется вверх, а камень вылетит из пращи — прямо в голову чересчур усердного ревизора. Мило!

— Ну и чем ты тут занят? — поинтересовался Сайнем.

Парнишка передернул плечами и, глядя куда-то в потолок, над плечом волшебника, ответил:

— К весне готовлюсь. Снег сойдет, опять ваши дивы набегут, а чем встречать будем? Луками да копьями? Не смешно даже!

Волшебник потер подбородок. Даже при его подозрительности думать о покушении было смешно. Вряд ли существовал какой-нибудь более сложный и неудобный способ убийства. Скорее всего, парень говорил правду.

— Пожалуй, — сказал он. — Пожалуй, что и не смешно.

Он вышел со двора и заглянул в конюшню. Там чистили стойла трое чужан. Сайнем позвал их за собой и попросил кликнуть Гэла-десятника, который сидел на кухне и под Мильдиным наблюдением вырезал новые ложки взамен треснувших. Десятник был человеком весьма колоритным — после контузии в одном из сражений его глаза косили, а взгляд блуждал. Сайнем решил довериться опыту увечного вояки.

Вскоре весь синклит собрался в закутке за клетью. Младшие чины тут же принялись опробовать машинку в действии. Разумеется, в набегах им не приходилось сталкиваться с такими штуковинами. А вот у себя дома — очень может быть. Чужанские деревни больше всего напоминали заколдованный лес из белых каменных деревьев — башен, растущих прямо посреди огородов и пастбищ. На нижнем этаже башни чужане держали скотину, выше — запасы, а под крышей жили. Или отсиживались в дни междоусобиц, отстреливаясь от соседей сквозь узкие окна. Так что свой опыт осадных войн у чужан был. Поэтому они быстро объяснили молодому Луньку, что полено лучше отвязать, а вместо противовеса брать привязанный на веревке камень — тогда замах рычага будет резче и камень полетит дальше.

— А можно и просто веревку, чтоб дергать за нее. Так поближе будет, понятно, но зато один человек со всем справится — на праще повис, камень зарядил, потом бегом к веревке — и бац! А с твоей сейчас и десяток человек не враз управится, если ее большую сделать. Откуда у нас столько народу?

— А еще говорят, у таори есть штуковина, которая сразу два камня кидает: один из ложки, а другой — из пращи.

— Видали, видали. Только ее совсем по-другому делать надо — там внизу две доски, а под ложкой ворот. Ворот крутишь, ложку притягиваешь, а она доски сжимает, как луки. Если не сломаются — все полетит. Тут знать надо, в чем древесину вымачивать, чтоб гнулась, а не ломалась. А таори разве скажут за так?

Гэл не спешил — он достал из-за пазухи кисет, нюхнул табачку, прочихался и наконец сказал:

— Одни шеламские лисы знают, зачем вам камни ворочать.

— А как же иначе? — удивился волшебник.

— Нам же на стены эту тряхомудрию ставить. А камни тогда как? Ручками носить будем? По лестнице закатывать?

— Ворот можно сделать, — тут же влез Рейнхард. — Два жернова — и взлетит камень на стену птичкой!

— Треснет твой ворот, пукнуть не успеешь, — решительно сказал Гэл. — Стрелометы делать надо.

— Ты про ползучий огонь не забыл? — Карст, один из рядовых, отвлекся от рейнхардовой постройки и решил принять участие в беседе. — Горшок с ползучим огнем пометче зашвырнешь… — Он потер руки и хихикнул.

Сайнем ждал, что десятник резко одернет спорщика. И не дождался. Отец Гэла владел стадом в тридцать баранов и частью общинного пастбища, его дядя по матери происходил из славного рода шорников. А вот семейство Карста никогда не выбивалось из поденных работ. Разница в происхождении и положении семей двух чужан была столь разительна, что десятник мог позволить некоторый либерализм без ущерба для собственного авторитета. (Сайнема в свое время заставили зазубрить все эти подробности — без них он ничего бы не понял в отношениях своих подчиненных.)