Борис Левандовский - Вампокалипсис - Третья кровь

"Ничего не было" – сказала себе Лора мысленно, а затем повторила вслух:

– Ничего не было. Ничего…

Когда голос Рубинштейна отчетливо произнес в ее голове:

Вот что ты сделаешь…

Через несколько минут Лора вышла из квартиры. Ее взгляд по привычке скользнул по циферблату висящих над дверью часов: 21:34.

Теперь она знала, что делать.

Первое, что отчетливо рассмотрел Стас после падения на пол, когда его грубо втолкнули в какое-то помещение на втором этаже (кажется, его протащили по ведущей вверх лестнице), был туго обтянутый пергаментной, почти прозрачной кожей череп. Взгляд скользнул дальше: судя по остаткам одежды, когда-то это была молодая женщина – теперь просто облаченные в лохмотья мощи. Конечно, сразу стало ясно, что она уже мертва. Ничего ужаснее Стасу еще не приходилось видеть; даже образ Ползуна – в его наиярчайших проявлениях – был менее реален. Сознание едва стало меркнуть, но сразу же вспыхнуло с утроенной силой восприятия, когда раздался звук вновь открываемой двери. Потом рядом грохнулось что-то тяжелое.

– Еще один.

– Спасибо, Антон, можешь идти. И избавься от этого, – раздалось шуршание, жуткие останки молодой женщины исчезли из поля зрения.

– Значит, теперь все в сборе. – Твердость и глубина этого голоса могли бы дробить алмаз.

Стас осторожно повернул голову: Марк. Все еще такой же бледный, каким он видел его последний раз, потрясенный.

– Так и будете лежать, парни? – вопросил некто, ранее изумивший Стаса голосом, который достаточно услышать лишь однажды, чтобы запомнить на всю жизнь. Он начал медленно подниматься, секундой позже его примеру, морщась и опасливо озираясь, последовал Марк.

Стас сразу понял, кто эта сидящая за большим письменным столом женщина. Лишь исходившее от нее ощущение некой подавляющей и чуждой силы и сложившаяся ситуация не позволили в тот момент удивиться ее более чем простоватому облику: совсем непримечательное круглое лицо, полное отсутствие макияжа, волосы собраны в простой хвост, будто у домохозяйки, вставшей приготовить мужу завтрак. За ее спиной, у самой стены кабинета (а это, несомненно, был кабинет Рубинштейна), Стас увидел часть широкого дивана, смотревшегося совершенно не к месту в окружающей обстановке, и чье-то неподвижно лежащее тело; спустя секунду он сообразил, что это тот самый здоровяк с презентации, интересовавшийся местонахождением своей дочери. Одна нога мужчины свалилась на пол, другая свисала через спинку, согнувшись в колене, на шее – огромная, сочащаяся кровью рана, словно от укуса крупного хищника. Он был либо без сознания, либо уже мертв. Второе казалось более правдоподобным.

– Явиться прямо сюда, на презентацию, с вашей стороны было весьма неожиданной идеей. Вы меня удивили, – молвила Элея, улыбнувшись лишь уголками губ. – Надеюсь, не потратили время зря? Альберт умеет быть очень убедительным.

– Где Вера? Что вы с ней сделали?

– Я здесь…

Стас резко обернулся. У противоположной стены на стульях сидели обе девушки. Белла тупо смотрела себе под ноги куда-то в пол, словно находилась в прострации, глаза Веры были красными от слез. А за ними возвышался, опустив ладони девушкам на плечи и сияя широкой улыбкой, собственной персоной Альберт Рубинштейн – будто счастливый гордый отец, позирующий перед фотографом с дочерьми-старшеклассницами.

– Кого я вижу! – театрально воскликнул он. – Мой молодой сообразительный друг, какой, однако же, приятный сюрприз! Неужели таки решили принять мое предложение?

– Вера? Ты как? – проигнорировав Рубинштейна, спросил Стас. – Они что-то… сделали? – на последнем слове его голос дрогнул, опустился, как будто от резкого приступа удушья.

– Они убили родителей…

Стас мельком глянул на Марка, застывшего рядом с ним в напряженной и какой-то незаконченной позе, словно никак не мог решить, сделать шаг вперед, развернуться или вновь оказаться на полу, и, видимо, как и Белла, впавшего в ступор и пялившегося куда-то сквозь Стаса. Некая отстраненная часть его сознания, никогда не ведавшая эмоций и подчиненная лишь чистому рассудку, с невероятной быстротой, будто существуя в ином времени, один за другим просчитывала различные варианты отступления. Однако неизменно упиралась в тупик. Даже окажись Стас здесь один, ему вряд ли удалось бы справиться с кем-то из охранников (один из которых сейчас наверняка находился снаружи кабинета), случись ему выскочить за дверь раньше, чем его остановит Рубинштейн, не говоря уже о большем – выбраться из Офиса, а если бы, о чудо, удалось и это, то благополучно унести ноги. А с такой обузой, какую представляли трое остальных, ситуация не оставляла даже теоретической надежды на бегство.