Ланцов Михаил - Маршал 2

- Это мы еще посмотрим, - усмехнулся министр иностранных дел.

- Да смотрите сколько угодно. - Усмехнулся Маннергейм. - Наша армия может продержаться против РККА две недели, после чего фронт рухнет и начнется стремительное отступление. Если случится какое-нибудь чудо или русские будут наступать вдумчиво, то месяца полтора - два. Но в любом случае СССР в состоянии оккупировать нашу страну быстрее, чем Гитлер разобьет французов.

- Ваша позиция не делает вам чести!

- Если вы так считаете, то я с радостью оставлю свой пост. Командовать глупой и бессмысленной бойней я не желаю.

- В таком случае я с радостью приму вашу отставку, - сквозь зубы произнес Каллио. - Потому что такой трус, как вы, не сможет достойно встретить врага нашего Отечества.

- Трус? - Усмехнулся Маннергейм. - Пусть трус. Зато мои руки не будут по локоть в крови собственного народа. Вы разве не понимаете, что ваше безумие хуже топора палача? Нет? Это печально. - Произнес презрительно Карл Густав, развернулся и вышел.

- А что вы от него хотели? - С презрением произнес министр иностранных дел, когда Маннергейм вышел. - У этого, - он скривился, - до сих пор на рабочем столе стоит портрет с фотографией и личной подписью Императора Николая II. Москва провозгласила наследие. Ввела некоторые старые традиции вроде офицерского достоинства, погон и уважительного отношения к полководцам прошлого. Вот он и растаял.

- Согласен. Этот... никогда не был по-настоящему финном. Как был подданным Его Императорского Величества, так им и остался.

Интерлюдия

- Господа, вы слышали? После того, как Советы захватили свои старые польские земли, они незамедлительно учредили совместную с бошами комиссию по расследованию зверств режима Пилсудского. Землю носом роют. Да еще и представители конфессий привлекли в качестве независимых представителей. РПЦ, католиков, различных протестантов.

- И как, есть успехи?

- И какие! Оказывается, поляки даже и не думали скрывать свои проказы тех лет. Фото, документы и прочее. А стремительное наступление советско-германских войск просто не дало им эти документы уничтожить. Грязи на свет вылезло - не пересказать. Ради этой задачи Москва и Берлин учредили международный трибунал, который не затягивая рассматривает выявленные преступления. Ведь бунт поляков в 1917 году теперь трактуется просто как восстание бандитов против законной власти, - усмехнулся холеный мужчина в тройке.

- Но ведь...

- Да, это очень неудобно. Однако в Москве поступили предельно просто - во всех внутренних газетах они публикуют материалы о зверствах поляков по отношению к красноармейцам и русским, не делая между ними различия. Волна ненависти по стране пошла очень серьезная. Причем каждый повешенный по решению этого трибунала принимается в Союзе в целом с удовлетворением. Да и в Рейхе тоже. Польша вся буквально стонет от быстрого, холодного и жесткого разбирательства тех преступлений. Уже несколько тысяч человек повешено.

- Так ведь это натуральный террор!

- Террор. Но проходит он под лозунгом 'Никто не забыт, ничто не забыто!' Да и поляки поняв куда ветер дует начали активно сдавать старых активистов новым властям. Ведь честных тружеников ни Советы, ни Рейх не трогают. Тем более, что в газетах, ходящих на территории Польши вся та грязь, что была найдена союзниками выкладывается в полном объеме. Думаю, если так дело пойдет и дальше, то о польском сопротивлении нужно будет забыть. И обвинить в открытом терроре не получится, так как Москва с Берлином все официально и аккуратно оформляют по нормам уголовного права. Польша утопает в крови, и никто с этим не только ничего сделать не может, но и не хочет. Вся Европа кипит в возмущении от той грязи, что нашли советские и германские следователи. Видит Бог - лучше бы они поступили как раньше - тихо перестреляли неугодных поляков, а не устраивали этот балаган.

21 декабря 1939 года. Подмосковье. Танковый полигон Кубинка

Михаил Николаевич подошел к остановившемуся недалеко от наблюдательного пункта танку Т-39 . После двухсот часов пробега он выглядел так, что казалось, отмыть его совершенно невозможно. Однако машина продолжала упрямо идти вперед, что было совершенно непривычно для советских танков той эпохи.