Михаил Ланцов: Маршал Сталина. Красный блицкриг «попаданца»

16 мая 1941 года. Москва.

Дом на набережной. Квартира Тухачевского.

Михаил Николаевич проснулся от того, что под утро раздалась трель телефонного звонка. Переглянувшись с не менее встревоженной женой, маршал подошел к телефонному аппарату и снял трубку.

— Слушаю вас.

— Товарищ Тухачевский? — раздался знакомый, но плохо узнаваемый голос.

— Так точно.

— Доброе утро, говорит Поскребышев. Извините за столь ранний звонок, но дело не терпит отлагательств. Через полчаса товарищ Сталин собирает совещание на ближней даче, и вам надлежит на нем быть.

— Что случилось?

— Это не телефонный разговор.

— Началось?

— …Да, — ответил Поскребышев после небольшой заминки. — Я выслал за вами машину.

— Хорошо. Я вас понял. Собираюсь. До свиданья.

— До свиданья.

Не прошло и пяти минут, как в дверь позвонили. Сам Тухачевский брился, а потому с ранним гостем беседовала его жена.

— Дорогой, — заглянула она в ванную комнату, — там приходил сержант ГБ.

— ГБ? — слегка удивился Тухачевский.

— Да. Сказал, что у подъезда тебя ждет машина. Что случилось?

— Все нормально, Оля. Не переживай.

— Я и не переживаю, — ломая себе руки, ответила жена.

— А что руки теребишь?

— Что случилось? — снова спросила она.

— То, что мы давно ждали — началась большая война. Хорошо хоть поспать дали.

— Ты вечером приедешь?

— Не думаю, но позвоню обязательно, — Тухачевский повернулся к жене, смотря на нее спокойным и уверенным взглядом. Улыбнулся. После чего насухо вытерся полотенцем и продолжил собираться.

Уже в машине, стремительно проносясь по пробуждающимся улицам Москвы, Тухачевский погрузился в весьма нерадостные мысли. Признаться, он боялся начала этой войны. Просто и незамысловато. Его смущали собственные воспоминания, бьющие по спокойной уверенности в себе как тяжелые кувалды в набат. Ведь он сам прошел через те жуткие четыре года «от звонка до звонка» и теперь его снова ждал этот ужас. Кровавые мясорубки, миллионы погибших, тотальный голод, разруха… все это стремительным вихрем проносилось перед его глазами. «Неужели все снова?» — думал он, вспоминая каждый день своей жизни, проведенный в этой эпохе после перерождения. Каждый час. Каждый вздох. Лихорадочно соображая насчет того, как и что можно будет сделать еще, дабы облегчить участь его соотечественников, которым выпала нелегкая доля — вынести на плечах тяжесть этой страшной войны. Войны, которая решала будущее всей страны не только здесь и сейчас, но и в приснопамятном 1991 году. Обновленный Тухачевский был абсолютно убежден, что война надорвала силы его Родины и надломила ее настолько, что последующее противостояние она уже не смогла вынести на своей искалеченной спине…

10 апреля 1938 года. Москва.

Дом на набережной. Квартира Тухачевского.

Нина Евгеньевна зашла в залу с кружкой чая и присела на диван, наблюдая за тем, как муж читает очередную газету. Эта странная привычка прочитывать огромное количество периодики, что отечественной, что иностранной, совершенно ею не принималась. Но Нина Евгеньевна мужу не перечила. В конце концов с такой небольшой слабостью вполне можно было и смириться…

— Ты представляешь, — вдруг заговорил Тухачевский, — во Франции начался сущий бардак! Эти болтуны в парламенте договорились до того, что решили не только отправить в отставку правительство, но и распустить самих себя.

— И что в этом удивительного? — пожала плечами Нина. — Мне казалось, что вся Франция помешалась уже на всех этих выборах. Как будто им больше заняться нечем.

— Курьез в том, что парламент проголосовал за свой роспуск раньше, чем отправил в отставку правительство. А когда решили вынести на голосование вопрос об отставке правительства, оказалось, что у них для этого уже нет полномочий. Позеры.

— То есть как? — удивилась жена. — Зачем же они так поступили?

— Не думаю, что это случайность. Кто-то очень хотел сохранить у власти правительство приснопамятного Леона Блюма, что хоть и социалист, но крайне умеренного толка, а потому совершенно трусливого и нерешительного. Дошло до того, что он не решился помочь Испанской республике, имея для этого все возможные рычаги. Вместо этого этот «товарищ» под давлением из Лондона пошел на совместное с англичанами выступление, направленное на прекращение иностранного вмешательства в дела Испании. И это тогда, когда от помощи Советского Союза зависела судьба республики. Хороший ход, нечего сказать. Но более решительного социалиста, и уж тем более коммуниста, Лондон не допустит до премьерского места в Париже.