Михаил Ланцов - Маршал

25 декабря 1993 года. Российская Федерация. Московская область. Дача Николая Васильевича Агаркова.

Сильно потертый жизнью старик сидел на небольшом диване и вдумчиво, не спеша пил водку. Ему уже некуда было спешить. Жизнь прошла. Мечта растоптана. А планета так и не перевернулась, флегматично вращаясь вокруг своей оси. Все шло своим чередом, абсолютно наплевав на переживания и чаяния одного, пусть и заслуженного человека.

Почти полвека его жизнь напоминала бег внутри гигантского, бешено вращающегося колеса. Сначала, едва минуло полуголодное деревенское детство – рабфак, военное училище, академия. Потом – Война. Она длилась, казалось, вечно, даже после того, как стихли последние залпы в Берлине. Она вошла в его плоть и кровь как судьба, всегда была рядом: таилась как вор за ближайшей подворотней, дышала в затылок на соседней беговой дорожке, смотрела в глаза, как соперник на ринге. И нужно было не дать ей прокрасться в дом, опередить – на волосок, на полшага, на шаг и, ни в коем случае не дрогнуть самому. Человек задыхался от непосильного темпа, сердце колотилось, казалось, у самого горла, пот заливал глаза, но был счастлив: у него было большое дело и великая страна, ради которых можно отдать всё.

Сначала у него отобрали дело. И не в честном поединке – в грязных подковёрных играх. Он стерпел, ведь оставалась страна, которая продолжала идти вперёд.

Приучал себя к новому режиму: днём полоть грядки или убирать снег с дорожек, вечером писать мемуары и наблюдать за жизнью страны хотя бы с обочины – через экран телевизора и газетные строчки. Но едва лишь сумел приспособиться к размеренной жизни пенсионера, получил новый удар – у него украли страну. Так же подло, из-за угла. Жизнь потеряла остатки смысла, но человек продолжал упорно бороться с судьбой. И зубами цеплялся за последний рубеж обороны – память о былом величии и призрачную надежду донести её поколений внуков и правнуков. Но те, кто украл великую страну, продолжали методично убивать и надежду. Его воспоминания оставались лежать мёртвым грузом в полке книжного стола, а с газетных строчек и экранов сочилась, нет – хлестала мутная вонючая жижа лжи.

На видавшем виды журнальном столике лежало несколько публикаций, поливающих грязью всех деятелей Советского Союза "старой" школы. Особенно доставалось Сталину и Берии, как символам ушедшей эпохи. Тошнотворные, ужасающие материалы.

Они были лишенные всякой логики и хотя бы какой-нибудь достоверности. Но из-за того, что все было написано очень эмоционально и пафосно, с чрезвычайным нагнетанием красок и отсутствием какой-либо альтернативы этому потоку лжи, то, оказалось, сложно устоять перед напором талантливого оратора. И если бы Николай Васильевич не был живым очевидцем тех событий, то мог бы и поверить. Однако теперь эффект получился обратный – старый маршал не на шутку разозлился, покрывшись красными пятнами. Добила же Агаркова, бравурно написанная статья о гениальном полководце Михаиле Николаевиче Тухачевском, "несправедливо" казненном сталинскими "людоедами". Этого он уже выдерживать не мог, а потому пошел на улицу – погулять и проветриться, а заодно спустить поднакопившийся за утро пар.

Во входную дверь энергично постучали.

– Эй, Василич! Ты дома? Гостей принимаешь? – раздался с крыльца знакомый голос.

Николаю Васильевичу пришлось, брезгливо бросив на стол разозлившие его публикации, вставать и идти открывать дверь гостю.

– Иду!

– Как здоровье, Василич? – Уже войдя в дом, спросил Иван Петрович Иванов – старый знакомый и сосед Николая Васильевича. Такой же старик, как и он сам, прошедший через огни и воды и выброшенный на обочину уже во времена "торжества истинной демократии". В прежние времена и он носил мундир с лампасами и "беспросветными" погонами, теперь – тоже влачил жизнь всеми забытого отставника.

– Какое здоровье в наши годы, Петрович? – Улыбнувшись, ответил Агарков. – Не желаешь? – Кивнул он на початую бутылку.

– Даже не знаю, – помялся старый знакомый, – тяжко как-то. Вон как от погоды выворачивает, потепление. Совершенно весь расклеился.

– Да я что-то тоже, – грустно сказал Николай Васильевич, – но на душе очень погано, вот и решил немного подлечиться.

– Так ты после вчерашнего? – Сочувственно произнес Петрович.

– Как ни странно, нет.

– Тогда от чего? Что случилось?

– Умирать мне пора Петрович, вот и грущу.