Роберт Говард: КОНАН. КРОВАВЫЙ ВЕНЕЦ

В этом, как мне кажется, заключается немалая часть привлекательности Конана. Наша судьба, говорит он, не среди звезд и не в нашей благородной крови, но в нашем желании создавать самих себя. Рассказы в данной книге являются тому превосходной иллюстрацией: в каждом из них Конан оказывается перед выбором и принимает решение не на основе некоей «благородной цели», но того, что, на его взгляд, является правильным в данный момент. Он хватается за любую возможность, чтобы получить желаемое, и отвергает возможности, за которые другие ухватились бы без колебаний. Он — сам по себе и поступает по-своему, не руководствуясь почти ничем, кроме минутной прихоти и своего понимания того, что правильно, а что нет.

Но конечно, в первую очередь своей привлекательностью истории Говарда о Конане обязаны его таланту рассказчика. Его способности захватить читателя и унести его в вихрь повествования непревзойденны. Так что переверните страницу и приготовьтесь к волнующему путешествию по чудесному миру Хайборийской эры.

Расти Берк, 2003

В душной ночи звон священных гонгов и рев раковин слышался далеко. Слабые отзвуки доносились и в комнату с золотыми сводами, где на устланном бархатом ложе метался Бунда Чанд — король Вендии. Смуглое лицо блестело от пота, пальцы впились в расшитые золотом покрывала. Он был еще молод, и не копьем его ранили, и не яд подсыпали в вино, но глаза застлала мгла неминуемой смерти. У одра короля на коленях стояли дрожащие невольницы, у изголовья склонилась его сестра Деви Жазмина, с глубокой тревогой вглядываясь в лицо брата. С нею был вазам, пожилой дворянин, давно состоящий при королевском дворе.

Когда далекий рокот барабанов достиг слуха Жазмины, она резко вскинула голову.

— Жрецы и вся эта суматоха! — вскрикнула Деви с гневом и отчаянием.— Они никчемны, как и лекари! Он умирает, и никто не знает отчего. Умирает — а я, беспомощная, стою здесь… Я готова сжечь город дотла и отправить на смерть тысячи людей ради его спасения!

— Я уверен, любой вендиец умер бы за своего короля, Деви,— тяжко вздохнул вазам,— если бы это помогло. Видимо, его отравили…

— Я уже говорила, это не яд! — выкрикнула она,— С самого детства его охраняли, даже самым ловким отравителям Востока не удавалось до него добраться. Пять черепов белеют на башне Бумажного Змея, доказывая, что никто из них не достиг цели. Ты прекрасно знаешь, десять мужчин и десять женщин пробуют его вина и еду, а покои стерегут пятьдесят стражей. Нет, это не яд, это колдовство. Страшное проклятие…

Она умолкла, потому что король в эту минуту заговорил; его посиневшие губы, правда, не пошевелились, а в глазах не появилось и проблеска сознания, но раздался невнятный и тихий стон, словно взывающий из бездонных, исхлестанных ветром глубин.

— Жазмина! Жазмина! Сестра моя, где ты? Я не могу найти тебя. Всюду темнота и вой вихря!

— Брат! — закричала Жазмина, судорожно хватая его безвольную ладонь.— Я здесь! Ты узнаешь меня?

Она смолкла, видя полное безразличие, завладевшее королем. С его уст сорвался жалобный всхлип. Невольницы заскулили от страха, а Жазмина разодрала на себе одежды.

В другой части города некий человек выглядывал из-за ажурной решетки окна на длинную улицу, освещенную тусклыми факелами. Свет озарял воздетые к небу темные лица со сверкающими белками глаз. Из тысяч уст вырывались долгие причитания.

Мужчина был высок, хорошо сложен и носил дорогие одеяния. Он повел широкими плечами и отвернулся от окна.

— Король еще не умер, но уже слышны траурные песнопения,— сказал он второму мужчине, сидящему на циновке в углу комнаты.

Собеседник его был одет в коричневую тогу из верблюжьей шерсти, сандалии и зеленый тюрбан. Он, равнодушно посмотрев на говорящего, вымолвил:

— Просто люди знают, король не встретит рассвета.

Первый мужчина долго вглядывался в его лицо.

— Не пойму,— сказал он,— зачем я должен был так долго ждать, пока твои хозяева начнут действовать. Если им удалось убить короля теперь, почему они не могли сделать этого на несколько месяцев раньше?

— Искусством, которое ты называешь колдовством, управляют законы вселенной,— ответил человек в зеленом тюрбане,— Даже мои господа не в силах этим пренебречь. Пока звезды не оказались в нужном положении, чары не действовали.

Длинным грязным ногтем он чертил созвездия на мраморных плитах пола.