Генри Олди: Страх

…Тяжелая рука, с размаху опустившаяся на плечо лекаря, вывела его из болезненного оцепенения.

– Ах ты, поганый соглядатай! – над Якобом возвышался чуть пошатывающийся моряк в простой синей блузе и красной головной повязке. У пояса висел тяжелый матросский тесак, скорее напоминающий короткий меч. За спиной моряка толпилась хмурая компания ему подобных.

– Это вы мне? – Якоб еще не вполне пришел в себя, хотя понимал, что обязан жизнью вмешавшемуся моряку. Ответ лекаря вызвал у завсегдатаев взрыв хохота.

– А кому ж еще?! Ну уж во всяком случае, не твоему собутыльнику в рясе! Тем более, что ворон уже смылся… Точно – смылся! Парни, здесь дело не чисто! – зарокотал возбужденный моряк, продолжая сжимать плечо Якоба своей увесистой пятерней.

– Я не соглядатай, – сказал Якоб, стараясь выглядеть как можно безобидней. – Но если вы настаиваете, я уйду.

– Разумеется, уйдешь! – взревел матрос. – Только не сразу! Вот станешь совсем красивым – и уйдешь!…

Он на мгновение отпустил Якоба и с неожиданным для пьяного проворством выхватил тесак. Якоб инстинктивно отшатнулся, и оружие, очертив сверкающий полукруг, с тупым стуком врубилось в стол. Пальцы моряка на долю секунды выпустили рукоять, и лекарь понял, что терять ему уже нечего. Якоб с трудом выдернул тесак и, не целясь, ударил наотмашь. Удар прошел мимо, и не удержавшийся на ногах лекарь шлепнулся обратно на скамью, а нож воткнулся в столешницу на локоть левее своего первоначального места.

Матросы заржали, детина тоже ухмыльнулся и шагнул вперед.

– Нет. Не так надо, – услыхал Якоб над ухом знакомый голос. Сапожник Марцелл успел к тому времени немного протрезветь и вернулся в таверну – продолжить. Оказавшись в эпицентре скандала, Марцелл покачнулся, ухватился за тесак и с легкостью вырвал его из дерева. Детина с нечленораздельным ревом надвинулся на щуплого, еле держащегося на ногах сапожника, и тогда Марцелл сделал вкрадчивое, едва уловимое движение. Тесак с хрустом вошел под небритый подбородок матроса, острие его прорвало головную повязку, уйдя в череп на всю глубину клинка. Моряка повело в сторону, и в следующее мгновение сапожник резко вывернул руку, – и голова противника лопнула, подобно спелому арбузу.

Прошли секунды страшной паузы, и рычащие матросы кинулись на Марцелла. Сапожник успел нанести еще два удара – Якоб видел, что они оказались смертельными, – затем он метнул тесак в набегавшего бородача с зазубренным гарпуном; и Марцелл скрылся под грудой тел.

Якоб понимал, что сапожник уже все равно что мертв, но продолжал стоять, не двигаясь с места. Поэтому он увидел, как откуда-то сбоку вынырнул давешний горбун и, уже не таясь, подошел к их столу. Он с нескрываемым сожалением заглянул в почти пустой кувшин Якоба и немедленно припал к кувшину Лоренцо. Собственно, из-за этой возможности горбун и затеял сегодняшнее побоище; и Якобу не пришло в голову предупреждать провокатора об отраве в вине.

Клубок тел на полу распался на отдельные ревущие кровоточащие части, и открылось изломанное, еще дергающееся тело сапожника Марцелла. Глаза сапожника были совершенно трезвыми и странное облегчение светилось в них.

– О Зевс! Наконец-то… – чуть слышно прошептал Марцелл; судорога свела его туловище, и все кончилось для удивительного базарного пьянчужки.

Для Марцелла. Но не для Якоба. Матросы, пришедшие в себя, вновь двинулись к лекарю. Якоб извлек из-под одежды небольшой кинжал-ланцет, почти бесполезный в грозящей свалке, и стал медленно пятиться к выходу.

Оборванец тем временем допил вино, удовлетворенно крякнул и потянулся к оставшемуся в кувшине Якоба. И за спиной его возникла неясная фигура в облачении доминиканского монаха.

– Вино отравлено, сын мой; и сейчас ты умрешь, – прозвучал тихий голос.

Оборванец резко повернулся, опрокидывая второй кувшин, со стоном рванул ворот рубахи, его выгнуло, и он повалился на пол. Зрачки горбуна расширились, и в них стоял – страх.

Якоб знал, что горбун умер не от яда.

Лекарь отпрыгнул назад и, повинуясь нелепому наитию, вскинул вверх руку с перстнем, разжимая пальцы.

Свечи замигали и погасли, тьма окутала гудящий кабак, и во мраке зловеще засветился багровый глаз камня.

Якоб сжал кулак и наугад кинулся меж столов, сослепу тыча кинжалом во что-то мягкое и кричащее.

Ему повезло. В грохоте рушащейся мебели и отчаянном женском визге он прорвался наружу…