Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

Из церкви без спешки вышли рыцари в полных боевых доспехах. Быстро и ловко вскочили на коней. Карл ждал, хотя недоброе предчувствие шевельнулось в душе. Что-то не так. Нигде не видно старого короля Шарлегайла.

Навстречу выехали трое рыцарей. Хотя нет, рыцарь только один, могучего сложения аристократ с холодным надменным лицом, чересчур красивый для воина, а двое просто воины, причем один так и вовсе мальчишка, явно оруженосец.

Карл сказал резко:

– Где король? Где лорд Беольдр?

– Король отдыхает, – ответил рыцарь холодно, – а лорд Беольдр... на своем посту. А тебе, мразь ползучая, придется разговаривать со мной. Меня зовут Ланзерот! Это мои спутники, Бернард Большой Топор и Асмер Длинная Стрела, ты их знаешь. Знаешь, знаешь! Бернард когда-то убил твоего дядю, а вот Асмер недавно сразил твоего сына Эрнста Губошлепа и твоих двух братьев. А я, Ланзерот Озерный, убью тебя самого.

Рыцари за спиной Карла зашумели. Карл услышал шум и лязг выдергиваемых из ножен клинков. Я наблюдал, как Бернард тронул коня, тот подался на полкорпуса вперед. Бернард сказал зычно:

– Карл, тебе ж предсказали, что въедешь на белом коне в эту крепость? Вот ты и въехал. А сейчас ты выедешь намного быстрее, чем въехал. Мы настолько сильны, что отпускаем тебя, ничтожного дурака. Хотя могли бы, могли бы...

За спиной Карла раздался яростный вопль Локатрантера:

– Чего мы стоим? Карл, мы уже в крепости! Сомнем всех!

Ланзерот молча вскинул руку и сделал ладонью красивый жест в воздухе, словно отпускал на свободу голубя и указывал ему на прощание, как прекрасен этот мир, посмотри...

Карл и его рыцари невольно подняли голову. На всех крышах, на воротах, на стенах – лучники и арбалетчики. И все держат их на прицеле. Ближе всех Беольдр, его огромный арбалет нацелен прямо в голову Карла. У Карла сразу стало сухо во рту, а страх затрепыхался в груди. По меньшей мере десяток стрел и арбалетных болтов нацелены именно в него, властелина Горланда, Гиксии, Скарландов. Пусть половину отразят его доспехи, кто-то промахнется, но все равно его пронзенное чужим железом тело сползет под копыта коня. А уж Беольдр не промахнется точно.

Я видел, что страх и ярость сшиблись в нем с такой силой, что лицо потемнело от прилива дурной крови. Он покачнулся, заставил себя прояснить взор и быстро – быстро постарался понять, как же быть. Да, если он сделает хоть шаг, весь отряд перебьют стрелами. Но отступить – это нанести такой удар по моральному духу войска, что оно уже никогда не будет прежним. Было бы красиво выхватить меч и ринуться на этих наглецов, и пусть убьют, но ворота распахнуты, следом ворвутся новые и новые отряды, крепость неизбежно падет...

Но, с другой стороны, что ему с того, что крепость падет и победа будет полной? Крепость займут другие люди, а его бездыханное тело истопчут конскими копытами. Правда, потом поднимут, омоют, умастят благовониями, похоронят в богатом склепе и назовут героем, но что ему от этого? Его уже не будет. А лучше живой трусливый пес, чем мертвый лев.

Он все еще колебался: позор отступить вот так, лучше уж пасть, ибо позор – та же смерть, как вдруг на парапете возникла длинная тощая фигура священника. От воздел руки, закричал тонким голосом, но настолько сильным, что Карлу нестерпимо захотелось закрыть ладонями уши:

– И знайте же, слуги врага рода человеческого, что мощи святого Тертуллиана два дня тому назад доставлены в сию неприступную крепость, что отныне и вовеки неприступна вдвойне! А вам, слуги ада, гореть в геенне огненной отныне и вовеки веков!!!

Карл ощутил, как, несмотря на угрозу вечного огня, все тело осыпало ледяной крошкой. Он подал коня назад, осторожно развернулся, моля сатану, чтобы он удержал руки лучников, вломился в уже беспорядочное стадо своих рыцарей.

– Отходим! Отходим! Нет стыда в бегстве!

Рыцари, цвет его войска, с разбегу сшиблись в воротах, закупорили, кого-то стоптали вместе с конем. Слышался лязг, крики, истошное конское ржание, ругань, блеснул меч. Карл на своем богатырском коне прорвался через упавших. Под стальными подковами его коня трещали панцири, черепа и ребра своих же верных рыцарей, но наконец в лицо ударил свежий ветер свободы. Спасен!

Вырвавшись на простор, Карл помчался к своему лагерю, а уже там закричал, дав волю ярости:

– Измена! Они предали! Они нарушили слово!

Воины кричали и потрясали оружием, ибо Карл был страшен на своем забрызганном кровью коне под изорванной попоной. Только Черлунг, которого Карл всегда оставлял за себя, бросил на него странный взгляд и почему-то улыбнулся краешком рта. Эта улыбка преследовала Карла весь день, пока не сообразил, что обвинял зоррян в том, что для них, черных рыцарей, было самым естественным делом. Но только пока еще звалось не нарушением договоров и клятв, а военной хитростью, воинскими уловками, целесообразностью в войне.