Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – ярл

Едва дверь закрылась, я огляделся более внимательно, и хотя скрытых камер не обнаружил, но держаться нужно так, будто подсмотреть могут в любой момент. Сосредоточился, вызвал термозрение, оглядел внимательно помещение. Везде ровная розоватость, лишь в одном углу чуть-чуть темнее, самую малость. Отогнул ковер, так и есть, между гранитными блоками ввиду осадки здания появилась крохотная щель, тянет свежим воздухом.

Я неторопливо и уже умело снимал железо, горка металла в углу росла. Наконец я остался в рубашке, брюках и сапогах, вздохнул свободнее, но все-таки табурет перенес и поставил так, чтобы все время оставаться возле своих доспехов, а меч, молот и лук тоже на расстоянии протянутой руки.

Дверь распахнулась от толчка ногой, толстый как Тартарен слуга, покраснев от напряжения, внес большой таз. Вода колыхается, как растопленное масло. Я выждал, когда опустит на табуретку.

– Мыло здесь не полагается? Ладно, обойдусь конским скребком. Иди.

Слуга поклонился и молча вышел. Я сбросил рубашку, она растопырила рукава и полетела на ложе, как усталое и пропотевшее привидение. Из окошка приятно тянет сквознячок, вспотевшее тело радостно вскинуло руки, чтобы проветрило и в подмышечных впадинах. Ладони погрузились без плеска, пахнет приятно, что-то добавлено, хорошо бы изобрели какой-нибудь грязерастворимый гель…

Дверь открылась, вошла девушка с большим кувшином в руках, взглянула боязливо.

– Тебе чего? – спросил я.

– Милорд, – сказала она, запинаясь, – я… я полить вам воды…

Я кивнул.

– Давай. А спину потереть можешь?

– Как скажете, милорд.

Я наклонился над тазом, тонкая струйка экономно бежала по спине, по шее, затем побежала вдоль хребта вниз. Я дернулся, сказал, распрямляясь:

– Хочешь, чтобы у меня штаны промокли?.. Лей на шею!

Она сказала очень смиренно:

– Прошу прощения, ваша милость… У вас такая широкая спина, я промахнулась…

– Больше не промахивайся, – велел я строго. – Потри этой щеткой лопатки… Сильнее три, что ты такая хилая? Еще сильнее!

Она уже тяжело дышала, наконец сказала с досадой:

– У вас не чесотка, милорд?

– Грязь, – ответил я. – Не выношу грязи. А приходится глотать по дорогам. И по хребту потри… Еще, еще, не ленись!.. Распустили вас, как погляжу.

Она терла молча, сопела, наконец любопытство взяло верх, поинтересовалась:

– Милорд к нам надолго?

– Конь отдохнет, поеду дальше, – ответил я. Она помолчала, спросила вдруг:

– А верно, что вы… сын герцога?

– Не имеет значения, – ответил я с небрежностью сына императора. – Лишь бы не сукин сын. Да и то… Вода кончилась? Зачерпни этой, лей на плечи.

Она сказала рассудительно:

– Ваша милость, зальем полы, у вас плечи больно широкие. Вы давайте сперва одно над тазом, потом другое…

Я послушно сдвигался, она лила и терла щеткой, довольно бестолково, вообще руки слабоваты, словно прислали хилую белошвейку. Да и слишком белые руки, ведь крепкий здоровый загар здесь считается признаком простолюдинства, а благородные люди избегают солнца, словно слизняки.

Она тяжело дышала, скребла, снова спросила:

– Милорд, как вам удалось… одному отогнать столько народу?

– Моя смерть в яйце, – ответил я. – Яйцо в утке, утка в зайце, заец… или заяц, как правильно? Ладно, не важно, лопоухий в медведе, топтыгин в хрустальном сундуке, сундук на вершине могучего дуба, дуб на острове Буяне, а остров Буян, что самое интересное, в такой стране, что никогда туда не добраться. Теперь все поняла?

Она поняла больше, чем я ожидал, щетка пошла скрести по мышцам спины с такой силой, что едва не сдирала шкуру, а злой голосок сказал над ухом:

– Милорд, вас, наверное, слишком много били и топтали, что вы стали таким злобным и недоверчивым.

– Милочка, – сказал я, – ты в своем уме? Я просто неболтлив. Суровая мужская неболтливость. Знаешь, давай лучше поговорим о твоих молочных железах. Они такие прелести, что я прямо сейчас готов…

Щетка шлепнулась в таз, обдав брызгами мое лицо. Девушка отстранилась, я не успел сказать и слова, как она пробормотала торопливо:

– Ваша милость, спина у вас блестит, как медная монетка. А спереди вы и сами сумеете… может быть, умыться. Если пробовали такое, конечно.

– Жаль, – сказал я искренне. – Ты хороша, знаешь? Впрочем, тебе это часто говорят, догадываюсь. Такие хитрые глазки и веселая мордочка, что просто чудо!.. Ночью заглянешь?

Она отступила, покачала головой.

– Мне кажется, – сказала она насмешливо, – вас, милорд, вышибут отсюда очень скоро. Никто не поверил в вашу сказку, что вы – сын герцога.