Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – ярл

– Кто…

Я торопливо пролепетал:

– Я так, ничего… просто погулять вышел…

Она перевела взгляд на распростертую фигуру. Только сейчас я заметил, что на поясе неудачливого убийцы висит длинный нож, а пальцы уже сжали рукоять.

– Вы неподражаемы, граф Дастин, – прошелестел голос призрачной женщины, – но ваше увлечение этой распутницей вас погубит…

– Любовь – это торжество воображения над интеллектом, – пробормотал я осторожно, – Говоря проще, любовь – зла.

Призрак покачал головой.

– Ах, граф, граф… Любовь как ветрянка – все ею болеют, но у таких, как вы, оставляет шрамы на всю жизнь.

Я развел руками.

– Если бы только шрамы.

– Но разве…

Призрак прервал себя на полуслове, подплыл ближе, всмотрелся. Я застыл, вот сейчас уличит самозванца, однако прозрачная женщина прошептала медленно, будто сама испугалась:

– Граф… вы… но ведь вы живы?

Я снова развел руками.

– Жизнь… И кто ее такую придумал…

– Но… как?

– Смерть – это спокойствие, – промямлил я. – За спокойствие надо платить. Жизнь и есть плата.

Она произнесла все так же потрясенно:

– Да, ваша жизнь была очень… неспокойной. И вот теперь… да? Вы в самом деле должны? Не понимаю, это наказание или подарок?

Я сказал уныло:

– Если бы можно было начать жизнь сначала, я бы ее вовсе не начинал. Но раз уж так получилось, увы…

– Я вас предупреждала, граф, – произнес призрак, – а вы мне тогда: у меня все получится, леди Клэр…

– Ах, леди Клэр, – сказал я, – но что делать? Вот приходится…

Она не сводила с меня глаз, сквозь которые я видел противоположную стену.

– Но как вы сумели из Мира Танатоса?.. Или это сам Хронос вызвал вас… но чем вы расплатитесь? Неужели пообещали отдать ему всю апирею?

Я затряс головой.

– Что вы, прекрасная леди Клэр!.. Как могли такое подумать? Вы же знаете, как далеко… это упрятано?

Она промолвила очень тихо:

– Вы имеете в виду глубоко?.. Но если вы теперь в мире живых, то достать для вас не составляет труда. А если учесть, что вам апирея в мире Танатоса ни к чему, то вы вполне могли пойти на сделку с Хроносом.

– Нет-нет, – заверил я поспешно, очень уж не нравится ее строгое лицо и еше более строгий голос. – Закон запрещает.

– Закон? Какой закон?

– Который внутри нас, – объяснил я туманно. – Другие времена, другие правы, восхитительнейшая леди Клэр. Сейчас правы те, которые раньше были не правы. А которые были правы, теперь уже не правы. Можно подумать, что стали левыми, но на самом деле совсем напротив – ультраправыми. Я доступно объясняю?.. Из правых выходят только ультраправые, как из левых получается вполне послушная челядь.

Она вздохнула.

– Вы рассуждаете совсем как герцог Гельмгольд. Темно и непонятно, хотя очень интересно. И еще вы так мужественно вскидываете подбородок! А мне вот и поговорить не с кем, хотя обречена, представляете, появляться здесь каждое полнолуние…

– Со мной же получилось, – вырвалось у меня, я спохватился и прикусил язык. – Простите…

Она печально вздохнула.

– Вы – свой, потому я с вами могу. А с остальными нет, они живые!

– Я тоже, – пробормотал я. – Живой… пока еще.

– Вы – наш, – возразила она, – побывали в нашем мире, потому можете общаться, а остальные меня даже не видят!

Обида и недоумение сквозят в ее голосе, но не в этом ли наказание, что вот такая красивая и блистающая, а наряды и макияж показать некому. Народу полно, но смотрят мимо, восторгаются какими-то худосочными дочками герцога, у которых и платья – тьфу, и прически – дурость, и украшения поддельные, и ноги кривые…

Я отвесил изысканнейший поклон, помахал незримой шляпой и сказал куртуазно:

– Ах, леди Клэр!.. Многое изменилось, а я тоже изменился. Вы мне никогда не казались такой восхитительной, как сейчас. Я даже не знаю, что на меня нашло… Ах-ах, я должен бежать дальше, чтобы не наговорить лишнего. У меня очень срочное дело. Очень. А когда вернусь, поболтаем. Или в следующее полнолуние… столько там до него?

Отступив, я быстрыми шагами пошел к лестнице, сбежал в холл и выскользнул во двор. Пахнет конскими каштанами, часть коней у коновязи мерно хрумают овсом, темный купол неба выгнулся пугающе высоко, словно пузырь, раздуваемый теплым воздухом. У башни по диагонали через двор полыхает красным огнем смола в бочках, с обеих сторон двери – смолистые факелы, отсюда слышно, как потрескивают, видно, как роняют темные кипящие капли.

Задействовав все чувства, я прижимался к стенам, прятался в ниши, за статуями и колоннами, но проник через холл, где пятеро слуг и оруженосцев бросают кости, поднялся по широкой лестнице на второй этаж, переждал толпу гуляк, взбежал на третий этаж, снова затаился, пока прошли подвыпившие вельможи, долго держал взглядом дверь королевских покоев, на них щит с его гербом, высчитывал шаги двух стражей, что ходили взад-вперед перед дверью.