Ольга Михайлова - Замок искушений

Но она ничем не выдала своего раздражения.

— Ты просто переутомился, малыш. Здесь, в Тентасэ, вся твоя хандра пройдет, поверь. Кстати, как тебе его светлость?

Этьенн пожал плечами. Герцог де Тентасэ не занимал его. Кем там он им приходится? Когда Этьенн получил от него письмо с приглашением, он думал было написать дяде Франсуа, спросить, в какой степени родства с ними его светлость Робер Персиваль де Тентасэ де Шатонуар, да как-то позабыл. Да и какая разница?

Сестра напрасно ждала от него откровенности. Что бы ни понимать под откровенностью — бесстыдство ли, чистосердечие ли, — он не мог ничего объяснить, ибо не мог понять себя. Полусонные галлюцинации и любовные похождения, извращения и ненасытность, непристойности и экстаз разврата, изматывающие тяготы, порабощающие каверзы, оплевывание священных истин и кощунства, свары и злые выходки, смертельные удары шпагой и роковые выстрелы, игра со смертью, надгробные речи, зависть и предательства, неврозы и путаница, доводящая рассудок до изнеможения, жабы и черви, все призрачное, лунатическое, чахоточное, похотливое, худосочное, ублюдочное, выцветшее, порочное, долгие часы опьянения полночной унылостью, растлевающие душу умствования, зловонные язвы, увитые венками камелий, зыбкие дали, тоска… — как это объяснить, как осмыслить? Прежде любовные интриги были увлекательно таинственны, потом постыдно скандальны, теперь стали откровенно скучны.

— Ты права, малышка, мне нужно отдохнуть. Я просто не в духе.

Когда сестра ушла, Этьенн почти сразу провалился в вязкий сон, липкий и призрачный. В нём снова маячила женщина и тягостное ощущение тяжелого ярма, огромного непосильного бремени и томительной безысходности сжимало сердце. У женщины не было глаз — только мраморные глазницы, спаянные сном веки. Но ему так нужно было заглянуть в эти глаза, так нужно было… пусть она откроет их, пусть только откроет — и все изменится… Мука кончится…

Прошло всё под утро, Этьенн проснулся на рассвете и впрямь почувствовал, что хандра прошла. В самом деле, лето в Тентасэ сулило много приятного. Стало быть, малютка Лоретт? Или Габриэль?

А впрочем, какая разница?

В тот же вечер состоялся ещё один разговор — когда Файоль, Дювернуа и Клермон расходились по спальням. Рэнэ поинтересовался у Армана, какая из девиц ему приглянулась? Клермон пожал плечами и ответил, что жениться сможет не раньше, чем получит кафедру. Сам он запретил себе даже думать о мадемуазель Элоди д'Эрсенвиль. Файоль и Дювернуа молча переглянулись, и Огюстен подмигнул Рэнэ, приглашая зайти в его спальню. По дороге Дювернуа поделился с другом кстати вспомнившимся анекдотом, и хохот де Файоля был слышен даже на другом этаже.

Когда оба остались одни за закрытой дверью, их разговор коснулся перспектив пребывания в замке, которые оба оценивали одинаково блестяще. Безусловно, приоритет придется уступить Этьенну, соглашался Огюстен. Он родственник хозяина и ему нужно предоставить право первого выбора в отношении девиц д'Эрсенвиль, но ничто не помешает им пока попытаться занять внимание прелестной Сюзанн, а потом, подхватить то, что перепадет от трапезы его сиятельства Виларсо де Торана.

— Я, откровенно сказать, Тентен, слышал о нём пару мерзопакостных сплетен и десяток весьма гадких историй, и не знал, верить или нет, но сейчас, когда увидел его… — задумчиво проронил де Файоль.

— Перестал верить?

— Напротив. Уверен, что всё — правда. Ещё, надо полагать, и не договаривают. Будь у меня такое лицо…

Огюстен кивнул и понимающе улыбнулся. Да, многие изумлялись внешности брата даже больше, чем привлекательности Сюзанн. Облик Этьенна нёс печать такого благородства и красоты, что будь у него сестра, он и на минуту побоялся оставить её в комнате с подобным Адонисом.

— Ну, а что ты скажешь о сестричках? — Файоль задал этот вопрос небрежно, но взгляд его выдал некоторое напряжение.

— Не знаю. Приударю за каждой — может, какая и повёдется. Но не сейчас — его сиятельство ещё никого не выбрал. Не хотелось бы быть его соперником. — В этих словах приятеля Рэнэ не заметил свойственного Дювернуа плебейского тщеславия. В них проступили лишь осторожная осмотрительность и заурядное буржуазное здравомыслие. К чести Дювернуа, он понимал, что быть соперником графа Этьенна он просто не может. Кроме того, Огюстен прекрасно знал, что значит перейти дорогу его сиятельству Виларсо де Торану…

Следующий вопрос Рэнэ задал осторожно и ненавязчиво, расчесывая перед зеркалом волосы.