Павел Буркин: Последний Храм

Утро в темнице ничем не отличается от дня, вечера или ночи. Просто еще раз простучали армейские сапоги, в смотровое окошко ворвался свет факелов, и замок с лязгом открылся.

— Осужденные, одеться и на выход, — безо всякого выражения, будто стене, буркнул тюремщик. — Пора.

Мелина вздрогнула. Это для четы Рокеттов «на выход» означало долгий путь на каторгу, ее ждало нечто худшее. На миг она превратилась в обычную, оцепеневшую от ужаса девчонку двадцати лет, какой, в сущности, и была. Но слезы в глазах показаться не успели, тем более она не унизилась до стенаний и жалоб.

— Ну, пора прощаться, — вздохнула она, торопливо одеваясь. — Желаю вам остаться в живых.

— Спасибо за то, что ты показала мне, как сражаться за свой город, — поблагодарила Генриэтта.

— И тебе спасибо, что родила моего любимого. Я уверена, у него получится увидеть свободный Эрхавен.

Шторм налетел внезапно. Еще недавно море было спокойно — нарезали круги над недалеким уже берегом чайки, окованный листовой бронзой нос с шипением резал мелкие волны теплого моря. А вдали клубились едва заметные облачка, которые складывались то в далекие заснеженные горы, то в седые от снега зимние ельники Ствангара, то в сказочные замки. Вечно изменчивые, обманчиво близкие и недостижимые. Как мечта. Таким облакам и обязано Море Грез своим названием. Странно, почему Закатный океан не назвали Океаном Грез или Океаном мечты? Наверное, потому, что пропадали тут не в пример чаще, чем в теплом южном море.

Казалось — пройдет два-три дня — и галеон «Дож моря» дойдет до берегов Нортера, а там бросит якорь в гавани Мевена. На севере Нортера уже снег, но им так далеко не надо. Дальше каторжан ждет сухопутный этап и передача в руки светских властей. Опытным морякам дойти до Мевенской гавани — две недели увеселительной прогулки. Большой корабль на таких волнах не будет даже качать.

Но капитан Казуччи ходил этим курсом не первый год. Чем веселее были матросы, тем больше седобородый моряк, загорелый почти дочерна, хмурился и рассматривал облака в подзорную трубу. Он знал, что когда слишком везет — на самом деле не везет. Если бы не попутные и сильные ветра, судно пришло бы в эти воды двумя неделями позже, когда уже на носу настоящая зима, но и сейчас не радость. Двенадцатый месяц — это в Аркоте благодать, а в Нортере метели и морозы. На море — еще и шторма.

И правда, подозрительно быстро растут и наливаются чернотой вон те облака, а место — хуже не придумаешь. Здесь совсем мелко, кое-где почти к самой поверхности поднимаются скалы. Нет, конечно, ни одна не торчит над водой, предупреждая моряков об опасности. Что-нибудь легкое, вроде малой боевой галеры, у которой осадка в одно копье, прошло бы, не заметив угрозы, только если уж очень не повезет… Впрочем, галерам в открытом море делать нечего, их удел — война в прибрежных шхерах и на реках. А вот для галеона встреча с любой скалой — смерть. В спокойную погоду пройти можно, судоходные фарватеры известны и лоцману, и капитану, но если налетит страшный зимний шторм, галеон будет швырять, как щепку — вполне может бросить и на скалы.

Казуччи поднялся на мостик, прислонив к губам жестяной рупор, принялся отдавать команды. Надо поднять все паруса — и успеть проскочить банку до шторма. Дальше, на глубине — пусть швыряет, темесские корабелы строят суда на совесть, галеон не развалится и не даст течь. Но встретить шторм посреди острых, как клыки, рифов — смерть. Как пришпоренный, галеон стал набирать скорость. Разлетались из-под носа клочья серебристой пены, за кормой появлялись и рассасывались крошечные водовороты. На палубе воцарились шум и суета. Матросы торопливо задвигали пушки внутрь и задраивали порты, готовясь к тому, что судно будут захлестывать гигантские волны. Захлопывались люки на палубах, матросы туда-сюда сновали по вантам. Все, кому не нашлось дела наверху, получили приказание закрыться в каютах и трюме. Только заключенным не надо было делать ничего: они как сидели, закованные в кандалы и прикованные к переборкам, в трюме, так и остались сидеть. Они ничего не знали о надвигающемся шторме, пока качка не стала швырять их, как котят.

Судно шло почти на пределе. Наметанным глазом капитан определил скорость — целых десять узлов. Но велика проклятая банка, даже на десяти узлах ее можно пройти часа за четыре, ведь фарватер не прямой, а виляет, как пьяная шлюха. А то и за все пять, если ветер ослабнет или лопнет один из парусов. А тучи и сами летят, будто пришпоренные. Еще недавно белые барашки на горизонте выросли в заслонившую пол-неба, клубящуюся мглу. В разрывах туч еще мелькало солнце, но оно должно было в любой момент скрыться в черноте наползающих туч. Тоненько и зловеще выл в снастях холодный ветер.