Павел Буркин: Последний Храм

— Это Малый идол богини из Великого Храма, — пояснила Мелина. — Последний уцелевший. В нем до сих пор жива Сила. Когда мы ее нашли, она была мне до пояса, а теперь вот… Ее так и не смогли найти, я сама не знаю, почему.

— Может, колдовство?

— Наверное. Словом, ты ничем не рискуешь. Не найдут. Главное, чтобы она сохранилась, а где и как — дело десятое.

— А если найдут? — ожили подозрения у Генриэтты. — Смерть ведь!

Ей и самой было стыдно за свои слова. Мелина обречена, и умрет она уже скоро. Страшно умрет. Неужели так страшно исполнить ее последнюю волю? Но Генриэтта уже знала закон. После оглашения приговора их с мужем Маркиан заставил покаяться, «отречься от заблуждений богомерзких», а потом сказал, что если их хоть раз уличат в повторном впадении в язычество — они будут казнены так же, как Мелина. Церковь прощает грех отпадения лишь однажды. По телу Генриэтты побежали мурашки: стоило представить себе, как на корабле или позднее, на каторге, у нее найдут статуэтку. И как тогда доказать невиновность? А как спасти абсолютно невиновного мужа, если, по тому же каноническому праву, муж отвечает за проступки жены в делах веры наравне с ней самой?

— Пойми, я не могу принять, — произнесла Генриэтта, мучительно раздумывая, как бы объяснить доходчиво. Неужели Мелина не понимает, что этой статуэткой может утянуть на тот свет и их тоже? — Если бы я была одна — может, и решилось. Но пойми, если они найдут…

— Они не найдут! — убежденно произнесла Мелина. — Сколько раз меня обыскивали, вспомни!

— Достаточно и одного раза, Мелина. Не могу я, пойми. Я же за собой Этьена потяну, а то и сына. Он в армии, как твой Рокетт теперь, а что с ним будет, если узнают, что родители сожжены за рецидив ереси? Его ведь тоже будут…

— Ладно, — вздохнула Мелина. Легко отвечать только за себя. — Может, ты и права, и ноша для тебя непосильна. Но запомни: они будут убивать и пытать, пока мы не научимся стоять друг за друга. Там, на каторге, вы вполне можете погибнуть все равно. Или мороз, или сырость, или надсмотрщики, или уголовники… Но тогда вы погибнете без пользы и для себя, и для Эрхавена. Это тоже ваш выбор, но ведь и вашему сыну могут не помочь, когда ему понадобится помощь. Все потому же: кто-то решит, что своя жизнь дороже, а ведь у каждого семья, работа, дом, какие-никакие, а сбережения.

— Что толку в победе, если погибли близкие? — спросила Генриэтта. — Вы, мятежники, подставляетесь под пули, но ведь и других за собой тянете.

— Тянем. Но еще больше вы, добрые бюргеры, тянете туда сами себя. Пойми же, каждый по одиночке — ничто. Любая сила согнет его в бараний рог. Но тысячи людей разом… Как ни грустно, но пока все эрхавенцы не поднимутся против Темесы — разом — до тех пор Темеса будет помыкать Эрхавеном.

— Значит, это будет вечно.

— Значит, будет, — ответила Мелина твердо. Впрочем, черные глаза смотрели без прежней теплоты — видно, она уже вычеркнула былую соратницу и наставницу из какого-то очень важного списка. Рубеж пройден, они расстанутся чужими. — И ничего я одна не изменю. Но в этом уже не будет моей вины.

Мелина зажала в ладони статуэтку, опустила кулачок в карман, а когда вынула оттуда ладонь, ладонь была пуста.

— Дай посмотреть, — попросила посмотреть Генриэтта. Она сунула ладонь в Мелинин карман, стараясь нащупать холод металла. Тщетно. Только грубая, выгоревшая на солнце ткань, какая-то пыль, затвердевшие крошки…

— А где? — изумленно спросила женщина. — Почему я ее не могу нащупать?

— Потому что богиня является лишь раз. И раз отвергшие Ее больше никогда не получат шанс Ей послужить. Те же, кто ищут Ее изображение со злыми намерениями, тем более никогда не найдут. Если Она согласилась быть с человеком, Ее нельзя потерять, украсть, отнять, снять с трупа. Можно только получить в дар, но ты дар не приняла.

— Я поняла, — облизнула губы Генриэтта и, спохватившись, перешла на шепот. — Я согласна принять Ее в дар, и буду беречь пуще жизни. Если Она не даст нас в обиду…

— Поздно. Богиню может хранить лишь та, для кого она важнее жизни. А вы ненадежны, если случится беда, вы сломаетесь и отдадите Ее на поругание. Теперь, даже если я решу вам отдать статуэтку, я не смогу это сделать. Я тоже обнаружу в кармане пустоту. Ничего, не переживайте, госпожа Рокетт. Не всем дано быть хранителями Памяти. Если сможете, постарайтесь принести Эрхавену пользу, как сможете.

Больше обе женщины не произнесли ни слова. Простучали по стылому камню пола сапоги часового, звякнул приклад мушкета о фляжку, солдат бесцеремонно заглянул в смотровое окошко и отправился дальше. Генриэтта не понимала, зачем держать женщин в отдельных камерах, если за ними подглядывают все, кому не лень. Впрочем, хорошо хоть их не посадили в камеру к уголовникам, осужденным за изнасилования. Маркиан грозился, но, видно, его слова про разврат — не пустой звук.